Путевые заметки — жанр, сегодня, увы, почти забытый. И, действительно, о чём писать и зачем, когда под рукой всегда есть устройство, способное передать картинку и пару‑тройку междометий‑иероглифов. Текст же, предложенный любезному читателю ниже, был создан 195 лет назад человеком, который, как думается, и при наличии хитроумного приспособления‑эпистолярия всё равно бы пользовался услугами пера и бумаги, потому как они были частью его самого, а против природы, как говорится, не попрёшь. Современники восхищались «Путешествием в Арзрум во время похода 1829 года» Пушкина, потому как сами увлекались путевыми очерками. Мы тоже восхищаемся текстом поэта — хотя бы потому, что стремимся следовать его маршрутами.*
Я остановился в трактире, на другой день отправился в славные тифлисские бани. Город показался мне многолюден. Азиатские строения и базар напомнили мне Кишинёв. По узким и кривым улицам бежали ослы с перекидными корзинами; арбы, запряжённые волами, перегорожали дорогу. Армяне, грузинцы, черкесы, персияне теснились на неправильной площади; между ими молодые русские чиновники разъезжали верхами на карабахских жеребцах. При входе в бани сидел содержатель, старый персиянин. Он отворил мне дверь, я вошёл в обширную комнату и что же увидел? Более 50 женщин, молодых и старых, полуодетых и вовсе неодетых, сидя и стоя раздевались, одевались на лавках, расставленных около стен. Я остановился. «Пойдём, пойдём, — сказал мне хозяин, — сегодня вторник: женский день. Ничего, не беда». — «Конечно не беда, — отвечал я ему, — напротив». Появление мужчин не произвело никакого впечатления. Они продолжали смеяться и разговаривать между собою. Ни одна не поторопилась покрыться своею чадрою; ни одна не перестала раздеваться. Казалось, я вошёл невидимкой. Многие из них были в самом деле прекрасны и оправдывали воображение Т. Мура:
a lovely Georgian maid, With all the bloom, the freshen’d glow. Of her own country maiden’s looks, When warm they rise from Teflis’ brooks. Lalla Rookh. [1]
Зато не знаю ничего отвратительнее грузинских старух: это ведьмы. Персиянин ввёл меня в бани: горячий, железо‑серный источник лился в глубокую ванну, иссечённую в скале. Отроду не встречал я ни в России, ни в Турции ничего роскошнее тифлисских бань. Опишу их подробно.
Хозяин оставил меня на попечение татарину‑банщику. Я должен признаться, что он был без носу; это не мешало ему быть мастером своего дела. Гассан (так назывался безносый татарин) начал с того, что разложил меня на тёплом каменном полу; после чего начал он ломать мне члены, вытягивать составы, бить меня сильно кулаком; я не чувствовал ни малейшей боли, но удивительное облегчение. (Азиатские банщики приходят иногда в восторг, вспрыгивают вам на плечи, скользят ногами по бёдрам и пляшут по спине вприсядку, е sempre bene) [2]. После сего долго тёр он меня шерстяною рукавицей и, сильно оплескав тёплой водою, стал умывать намыленным полотняным пузырём. Ощущение неизъяснимое: горячее мыло обливает вас как воздух! NB: шерстяная рукавица и полотняный пузырь непременно должны быть приняты в русской бане: знатоки будут благодарны за таковое нововведение. После пузыря Гассан отпустил меня в ванну; тем и кончилась церемония.
В Тифлисе надеялся я найти Раевского, но узнав, что полк его уже выступил в поход, я решился просить у графа Паскевича позволения приехать в армию.
В Тифлисе пробыл я около двух недель и познакомился с тамошним обществом. Санковский, издатель «Тифлисских ведомостей», рассказывал мне много любопытного о здешнем крае, о князе Цицианове, об А. П. Ермолове и проч. Санковский любит Грузию и предвидит для неё блестящую будущность.
Грузия прибегнула под покровительство России в 1783 году, что не помешало славному Аге‑Мохамеду взять и разорить Тифлис и 20 000 жителей увести в плен (1795 г.). Грузия перешла под скипетр императора Александра в 1802 г. Грузины народ воинственный. Они доказали свою храбрость под нашими знаменами. Их умственные способности ожидают большей образованности. Они вообще нрава весёлого и общежительного. По праздникам мужчины пьют и гуляют по улицам. Черноглазые мальчики поют, прыгают и кувыркаются; женщины пляшут лезгинку. Голос песен грузинских приятен. Мне перевели одну из них слово в слово; она, кажется, сложена в новейшее время; в ней есть какая‑то восточная бессмыслица, имеющая свое поэтическое достоинство. Вот вам она:
Душа, недавно рожденная в раю! Душа, созданная для моего счастия! от тебя, бессмертная, ожидаю жизни. От тебя, весна цветущая, луна двунедельная, от тебя, ангел мой хранитель, от тебя ожидаю жизни. Ты сияешь лицом и веселишь улыбкою. Не хочу обладать миром; хочу твоего взора. От тебя ожидаю жизни. Горная роза, освежённая росою! Избранная любимица природы! Тихое, потаённое сокровище! от тебя ожидаю жизни.
Грузины пьют не по‑нашему и удивительно крепки. Вины их не терпят вывоза и скоро портятся, но на месте они прекрасны. Кахетинское и карабахское стоят некоторых бургонских. Вино держат в маранах, огромных кувшинах, зарытых в землю. Их открывают с торжественными обрядами. Недавно русский драгун, тайно отрыв таковой кувшин, упал в него и утонул в кахетинском вине, как несчастный Кларенс в бочке малаги.
Тифлис находится на берегах Куры в долине, окружённой каменистыми горами. Они укрывают его со всех сторон от ветров и, раскалясь на солнце, не нагревают, а кипятят недвижный воздух. Вот причина нестерпимых жаров, царствующих в Тифлисе, несмотря на то, что город находится только еще под сорок первым градусом широты. Самое его название (Тбилис‑калар) значит Жаркий Город.
Большая часть города выстроена по‑азиатски: дома низкие, кровли плоские. В северной части возвышаются дома европейской архитектуры, и около них начинают образоваться правильные площади. Базар разделяется на несколько рядов; лавки полны турецких и персидских товаров, довольно дешёвых, если принять в рассуждение всеобщую дороговизну. Оружие тифлисское дорого ценится на всём Востоке. Граф Самойлов и В., прослывшие здесь богатырями, обыкновенно пробовали свои новые шашки, с одного маху перерубая надвое барана или отсекая голову быку.
В Тифлисе главную часть народонаселения составляют армяне: в 1825 году было их здесь до 2500 семейств. Во время нынешних войн число их ещё умножилось. Грузинских семейств считается до 1500. Русские не считают себя здешними жителями. Военные, повинуясь долгу, живут в Грузии, потому что так им велено. Молодые титулярные советники приезжают сюда за чином асессорским, толико вожделенным. Те и другие смотрят на Грузию как на изгнание.
Климат тифлисский, сказывают, нездоров. Здешние горячки ужасны; их лечат меркурием, коего употребление безвредно по причине жаров. Лекаря кормят им своих больных безо всякой совести. Генерал Сипягин, говорят, умер оттого, что его домовый лекарь, приехавший с ним из Петербурга, испугался приёма, предлагаемого тамошними докторами, и не дал оного больному. Здешние лихорадки похожи на крымские и молдавские и лечатся одинаково.
Жители пьют курскую воду, мутную, но приятную. Во всех источниках и колодцах вода сильно отзывается серой. Впрочем, вино здесь в таком общем употреблении, что недостаток в воде был бы незаметен.
В Тифлисе удивила меня дешевизна денег. Переехав на извозчике через две улицы и отпустив его через полчаса, я должен был заплатить два рубля серебром. Я сперва думал, что он хотел воспользоваться незнанием новоприезжего; но мне сказали, что цена точно такова. Всё прочее дорого в соразмерности. Мы ездили в немецкую колонию и там обедали. Пили там делаемое пиво, вкусу очень неприятного, и заплатили очень дорого за очень плохой обед. В моём трактире кормили меня так же дорого и дурно. Генерал Стрекалов, известный гастроном, позвал однажды меня отобедать; по несчастию, у него разносили кушанья по чинам, а за столом сидели английские офицеры в генеральских эполетах. Слуги так усердно меня обносили, что я встал из‑за стола голодный. Черт побери тифлисского гастронома!
Я с нетерпением ожидал разрешения моей участи. Наконец получил записку от Раевского. Он писал мне, чтобы я спешил к Карсу, потому что через несколько дней войско должно было идти далее. Я выехал на другой же день.
Я ехал верхом, переменяя лошадей на казачьих постах. Вокруг меня земля была опалена зноем. Грузинские деревни издали казались мне прекрасными садами, но, подъезжая к ним, видел я несколько бедных сакель, осенённых пыльными тополями. Солнце село, но воздух всё ещё был душен:
Ночи знойные! Звёзды чуждые!..
Луна сияла; все было тихо; топот моей лошади один раздавался в ночном безмолвии. Я ехал долго, не встречая признаков жилья. Наконец увидел уединенную саклю. Я стал стучаться в дверь. Вышел хозяин. Я попросил воды сперва по‑русски, а потом по‑татарски. Он меня не понял. Удивительная беспечность! в 30 верстах от Тифлиса и на дороге в Персию и Турцию он не знал ни слова ни по‑русски, ни по‑татарски.
Переночевав на казачьем посту, на рассвете отправился я далее. Дорога шла горами и лесом. Я встретил путешествующих татар; между ими было несколько женщин. Они сидели верхами, окутанные в чадры; видны были у них только глаза да каблуки.
Я стал подыматься на Безобдал, гору, отделяющую Грузию от древней Армении. Широкая дорога, осенённая деревьями, извивается около горы. На вершине Безобдала я проехал сквозь малое ущелие, называемое, кажется, Волчьими Воротами, и очутился на естественной границе Грузии. Мне представились новые горы, новый горизонт; подо мною расстилались злачные зелёные нивы. Я взглянул ещё раз на опалённую Грузию и стал спускаться по отлогому склонению горы к свежим равнинам Армении. С неописанным удовольствием заметил я, что зной вдруг уменьшился: климат был уже другой.
Человек мой со вьючными лошадьми от меня отстал. Я ехал один в цветущей пустыне, окружённой издали горами. В рассеянности проехал я мимо поста, где должен был переменить лошадей. Прошло более шести часов, и я начал удивляться пространству перехода. Я увидел в стороне груды камней, похожие на сакли, и отправился к ним. В самом деле я приехал в армянскую деревню. Несколько женщин в пестрых лохмотьях сидели на плоской кровле подземной сакли. Я изъяснился кое‑как. Одна из них сошла в саклю и вынесла мне сыру и молока. Отдохнув несколько минут, я пустился далее и на высоком берегу реки увидел против себя крепость Гергеры. Три потока с шумом и пеной низвергались с высокого берега. Я переехал через реку. Два вола, впряжённые в арбу, подымались по крутой дороге...
* Публикуется по: Пушкин А.С. Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года // Пушкин А.С. Сочинения. М., 1949. С. 649 – 652.
[1] Прелестная грузинская дева с ярким румянцем и свежим пыланьем, какое бывает на лицах дев её страны, когда они выходят, разгорячённые, из Тифлисских ключей. Лалла‑Рук.
[2] И отлично (итал.). — Прим. ред.
Публикуется по: Разные известия // Тифлисский вестник. 1829. № 26. 28 июня. Электронная версия. Метод доступа: <https://iverieli.nplg.gov.ge/bitstream/1234/191131/1/Tifliskie_Vedomosti_1829_N26.pdf>.
Пушкин на Кавказе Тифлисские газеты описали приезд Пушкина так. «Надежды наши исполнились: Пушкин посетил Грузию. Он недолго был вТифлисе; желая видеть войну, он испросил дозволение находиться в походе при действующих войсках, и 6 июня прибыл влагерь при Искан‑су (?). Первоклассный поэт наш пребывание своё вразных краях России означил произведениями, достойными славного его пера: с Кавказа дал он нам „Кавказского пленника,“ вКрыму написал „Бахчисарайский фонтан,“ вБессарабии „Цыган,“ во внутренних провинциях написал он прелестные картины „Онегина.“ Теперь читающая публика наша соединяет самые приятные надежды спребыванием А. Пушкина встане Кавказских войск ивопрошает: чем любимый поэт наш, свидетель кровавых битв, подарит нас из стана военного. Подобно Горацию, поручавшему друга своего опасной стихии моря, мы просим судьбу сохранить нашего поэта среди ужасов брани».
Печатается по: Александръ Пушкинъ. Тифлисъ. 1829 // Мир Музея. 2024. №6. С. 30 – 32.
См. также: Ксения Сергазина. Тбилиси. 2024 // Мир Музея. 2024. №6. С. 32 – 35.