Лучшие публикации

Там не снимали гарем

2025-01-17 16:06
Мы завершаем публикацию обзора истории иранского кино."
Олег Форминский
B конце 1960‑х годов кино Ирана получило признание в Европе. Первый иранский фильм, получивший награды международных фестивалей, — «Коро­ва» (1969) Дарьюша Мехр­джуи. Фильм, снятый по пьесе Голам‑Хоссейна Саеди о крестьянине и его любимой корове, даже получил государственное финансирование. Тем не менее после просмотра министерство культуры запретило показ фильма внутри страны и за рубежом. По мнению кинокритиков, цензоры предвзято относились к Голам‑Хоссейну как писателю, который довольно резко критиковал власть шаха из ди­нас­тии Пехлеви.

В 1971 году «Корову» контрабандой вывезли из Ирана и показали на Венецианском фестивале. Несмотря на то что жюри пришлось смотреть кино на фарси без субтит­ров, картина Мехрджуи получила приз Международной федерации кинопрессы FIPRESCI. А через год её показали в Берлине в программе Forum и в «Двухнедельнике режиссёров» в Каннах. «Корову» считают одним из ярчайших фильмов первой иранской новой волны. Она, несомненно, стала вызовом устаревшему кино, не отражавшему современную жизнь иранского об­щества.

Политика вестернизации и деисламизации, получившая в те годы широкое развитие (действовавшая одновременно с цензурой), проявлялась и в кинематографе. У иранского кино появилось женское лицо. В 1962 году поэтесса Форуг Фаррохзад сняла в колонии прокажённых документальную ленту «Чёрный дом», которая была отмечена исключительным новаторством и во многом сформировала язык современного иранского кинематографа. Фильм получил широкое признание на Западе, но подвергся критике в самом Иране, что, в принципе, типично для диссидентского искусства. Это лишь усилило интерес мировых фестивалей к иранскому кино.

Для иранских режиссёров эти ограничения были только началом: после смены режима в 1979 году, когда к власти пришли религиозные лидеры, правила ужесточились. Вслед за изменением политического устройства снова началась исламизация общества во всех сферах жизни. В культуру стали проникать атрибуты мусульманского Средневековья. Национальный кинематограф не мог не отреагировать на изменения такого рода: творчество режиссёров второй иранской новой волны — это путь преодоления ограничений.

Новая волна в иранском кинематографе началась с 1960‑х годов и длилась до 2010‑х. Однако фильмы, снятые после Исламской революции 1979 года, отличаются тематически.

Цензоры шаха сменились религиозными фанатиками. С началом исламской революции цензура начала свирепствовать так, что за период с 1979 по 1984 года не дала выпустить 1956 из 2208 фильмов местного производства. За очень короткое время по всей стране были разрушены более 180 кинотеатров, а в некоторых «синема» (так иранцы называли кинотеатры), люди были заживо сожжены во время киносеанса.

Аятоллы (правители) хотели превратить кинематограф в орудие пропаганды и агитации, как в Италии во времена Муссолини.

С 1979 года и по сегодняшний день цензура в Иране запрещает показывать любое насилие, проявления сексуального характера, критику режима и ислама. Минкульт страны тщательно следит за режиссёрами и определяет, какие картины можно финансировать и отправлять на международные фестивали, а какие запрещать. Для большинства европейских стран такой уклад может показаться диким, но, возможно, именно вопреки авторитарному режиму иранским режиссерам удаётся создавать по‑настоящему гениальные картины.

Цензура заставила авторов искать нетипичные методы повествования, а зрителей — читать между строк и не воспринимать всё слишком буквально. Чтобы избежать цензуры, авторы часто используют эзопов язык, обращаются к зрителю с помощью детских героев и их взгляда на мир — возможно, это связано с тем, что цензоры более благосклонны к детской тематике.

Сформировался и список действий, которых режиссёры вынуждены были избегать. Например, иногда режиссёры брали на роль семейных пар людей, на самом деле состоявших в браке, чтобы было разрешено показать какой‑либо физический контакт между ними. Или положительный герой не мог носить галстук, так как галстук — это атрибут буржуазного западного мира. Гнёт цензуры послужил причиной возникновения языка символов, жестов, красок и полутонов, музыки и голоса в иранском кинематографе, которые потом через десятилетия очаровали весь мир.

По сути, основные темы иранских фильмов — свобода, цензура, политика, религиозные чувства и уязвимое положение женщин. Иранские режиссёры часто берут на главные роли непрофессиональных актёров, не боятся излишней сентиментальности и при этом органично смешивают документалистику с игровым кино.

Столпы иранского кино — Джафар Панахи, Маджид Маджиди, Мохсен Махмальбаф, Бахман Гобади, Амир Надери и Аббас Киаростами — вопреки всем гонениям и давлениям продолжали снимать то, что можно назвать настоящим искусством.

Для второй новой волны знаковой стала картина «Где дом друга?» Аббаса Киаростами. История про школьника, который по ошибке принёс домой тетрадь своего одноклассника, — метафора как обострённого чувства долга, так и проявления рядового героизма — ключевой детали характера сельского населения Ирана, зачастую скрытой от глаз общественности.

На стыке поэтического повествования и документальной истории работал и другой великий иранский режиссёр Мохсен Махбальбаф. В своём фильме «Миг невинности» он рассказал реальном событии из своей жизни. Подростком он напал на полицейского и попал в тюрьму. В этой картине Махмальбаф искусно переплёл формат «кино о кино» с рефлексией собственного прошлого.
В конце 1990‑х годов иранское кино вновь прогремело на международных кинофестивалях драмой Маджида Маджиди «Дети небес» — историей о брате и сестре, вынужденных по очереди ходить в школу в одной поношенной паре обуви. Картина была номинирована на «Оскар» в категории «Лучший фильм на иностранном языке». Как и другие фильмы постреволюционного периода, Маджиди снимал подпольно — как по цензурным соображением, так и ради реалистичного изображения городской среды.

В 2000‑е одной из центральных тем иранского кино становится женщина. Режиссёры стали не только говорить о правах и свободах женщин, но и раскрывать их внутренний мир. И самое главное — в Иране вопреки всему появляются женщины‑режиссёры! Так, в 1998 году дочь Мохсена Махмальбафа Самира представляет в Каннах свой полнометражный дебют — фильм «Яблоко», рассказывающий о реальной жизни двух девушек, которых отец не выпускал из дома. Он не позволял им ходить в школу и как‑либо социализироваться, из‑за чего обе отстали в развитии. Самира обращается к новому поколению иранских зрителей с требованием перемен и прогресса, как бы призывая иранское общество прекратить молчаливое терпение.

Нужно отметить, что и другая дочь, и жена Махмальбафа в течение 2000‑х продолжали восхищать мировое кино­сооб­щест­во. В 2000‑м в Венеции был показан фильм жены режиссёра Марзии Махмальбаф «День, когда я стала женщиной». В нём объединены три новеллы о том, что девушка может общаться, с кем захочет, быть, кем хочет, и даже распоряжаться финансами по собственному усмотрению. Для восточного кинематографа такая репрезентация — настоящий шок.

В 2007 году Хана Махмальбаф, младшая дочь классика, дебютирует в Канаде с лентой «Будда рухнул от стыда» — фильмом о пятилетней девочке, живущей в пещере, образовавшейся после взрыва статуи Будды талибами в 2001 году в Афганистане. Малышка пытается вырваться из ада реальной жизни. Она рано взрослеет, сражаясь с призраками войны, мужским превосходством и мальчишками, которые пытаются закидать её камнями: точно так же их отцы когда‑то забивали женщин на глазах у детей.

В 2007 году иранская писательница Маржан Сатрапи экранизирует свой графический роман «Персеполис», в котором через собственные детские воспоминания даёт оценку событиям, предшествовавшим исламской революции и Ирано‑иракской войне 1980‑х годов. Нельзя не отметить и работу Ширин Нешат, снявшей фильм по роману Шахмуша Папсипура «Женщины без мужчин», в котором смело поднимаются гендерные проблемы в Иране накануне государственного переворота 1953 года.

Один из лидеров третьего поколения иранских кинематографистов — Асгар Фархади, чья драма «Развод Надера и Симин» принесла Ирану первый в истории «Оскар». В 2020 году картина Мохаммада Ра­сул­ло­фа «Зла не существует» получила «Золотого медведя» на Берлинале. Фильм состоит из четырёх новелл, в которых автор размышляет о природе зла и законах шариата, подталкивающих людей к убийству. В каждом эпизоде поднимается проблема выбора, который делает человек. Режиссёр обращает внимание на внутренний мир исполнителей наказания, а не его жертв.

В том же году Гран‑при Международного фестиваля независимого кино завоевал иранский режиссёр Махсуд Бахши за фильм «Ялда, ночь прощения». Фильм был снят в 2019 году и, как и многие иранские фильмы, основан на реальных событиях и обличает современную систему правосудия. По мнению кинокритиков, «у Бахши получилось одно из самых острых противостояний добра со злом в новейшей истории иранского кино».

Иранские фильмы можно назвать кинопоэзией. Произведения ведущих кинорежиссёров Ирана рождаются от желания перемен, от ожиданий и мечтаний, от грёз и фантазий маленького человека. Лучшие произведения иранских киноматогрофистов всего лишь передают жизнь обычных людей.

Самые известные иранские кинорежиссёры не очень жалуют профессиональных актёров, отдавая предпочтение людям с улицы. Например, в любимом мною «Черепахи тоже умеют летать» (2004) режиссёра Бахмана Габади, рассказывающем о жизни курдских беженцев в Ираке, абсолютное большинство ролей сыграли сами беженцы. В результате получился изумительный, грустный, поражающий своим реализмом и правдой фильм, где дети зарабатывают на жизнь тем, что собирают мины и сдают их как металлолом. Все маленькие актёры — беженцы, играющие самих себя. Или фильм Джафара Панахи (ученика Аббаса Киаростами) «Зеркало» (1997, «Золотой леопард» на фестивале в Локарно) — это беседы между пассажирами обыкновенного междугороднего автобуса, которых сыграли сами деревенские жители.

Киаростами как‑то сказал: «Реальность превосходит кино». Несомненно, такая категоричная констатация свидетельствует не только о сущностном значении кинематографа в Иране, но и о важности самой этой дилеммы: реальность и кино, жизнь и искусство, поэзия и правда. Можно сказать, что вся история иранского кинематографа — это иллюстрация сказанного Киаростами.

На фото: Кадр из фильма «Дети солнца». Реж. Маджид Маджиди. 2020 г.
Печатается по: Форминский О. Там не снимали гарем // Мир Музея. 2024. №1. С.48–51.
См. также:
Плетникова Л. Кино-глаз // Мир Музея. 2023. №12. С.10–14.
Ахметьева В. Швивая горка — Чистые пруды // Мир Музея. 2023. №12. С.22–25.
Ахметьева В. Костюм Орловой // Мир Музея. 2023. №12. С.26.
Дин (Хохолева) И. От бунтарей Средневековья до бунтарей рок‑н‑ролла // Мир Музея. 2023. №12. С.36–38.
«Cтоит снимать только о том, о чём хочется кричать». Беседа Алексея Ковалёва с Михаилом Перловским // Мир Музея. 2023. №12. С.41.
*Начало см.: Форминский О. Там снимали гарем // Мир Музея. 2023. №12. С.39–41.