О жизни Музея Анны Ахматовой в Фонтанном Доме рассказывают заведующая отделом гостеприимства и волонтёрства Светлана Прасолова и методист по работе с маломобильными посетителями Алексей Мазуров.
Коллеги, почему вообще Фонтанный Дом? Что здесь было раньше, до Ахматовой?
Алексей Мазуров: Эти земли за рекой Фонтанкой, за границей Санкт‑Петербурга получил граф Шереметев, сподвижник Петра I, здесь размещалась загородная резиденция Шереметевых. Фонтанка была границей города — и если Шуваловский дворец фасадом выходит на саму Фонтанку — как городская резиденция, то Фонтанный Дом — загородная резиденция — отдалён от реки, сдвинут вглубь.
Когда Ахматова попадает сюда впервые?
Алексей Мазуров: В квартиру 44 Ахматова впервые пришла 19 октября 1922 года (как сладко это говорить в 2022 году, осенью).
Когда мы говорим о датах Фонтанного Дома, то, разумеется, говорим о мемориальном музее‑квартире Николая Николаевича Пунина, видного искусствоведа, который жил в этой квартире с женой. Но ещё в 1918 году Ахматова поселилась здесь с Владимиром Казимировичем Шилейко — в Северном садовом флигеле (сейчас он перестроен под жилой дом).
Можно ли сказать, что Фонтанный Дом — это прежде всего музей человека, а уже потом музей поэта?
Светлана Прасолова: Мы говорим о человеке, который здесь жил, взаимодействовал, встречался с какими‑то людьми, интересовался историей этого дома, этого места, пришёл сюда жить — уже с какой‑то собственной историей, со своими воспоминаниями. И при этом у этого человека была способность облекать свои переживания в строки, которые становились стихами. Ведь даже в Серебряный век свои, друзья по «цеху», если мы говорим о «цехе поэтов», смотрели друг на друга с большой долей критики. Ахматова же была исключением, этаким сюрпризом времени, ведь «быть поэтом женщине — нелепость» (это её собственные строки). Но в какой‑то момент произошла катастрофа, которая коснулась не её одну, а весь мир, — и в этой катастрофе выживают люди, относящиеся к происходящему с умением отстраниться и посмотреть издалека. И удивительные спутники жизни — и Николай Гумилёв, и Владимир Шилейко, и Николай Пунин — дают Ахматовой возможность этого отдаления, этой перспективы. Гумилёв, который, к примеру, воспринимает мудрость вождей африканских племен, где он побывал, и говорит о стихиях; Шилейко, который также погружает её в древнюю историю через переводы Эпоса о Гильгамеше и шумерской поэмы «Энума Элиш»...
Открывая этот музей, мы с самого начала говорили, что здесь будет разговор о поколениях. Это такой завет Ахматовой, который мы воплощаем. Поэтому в музее принципиально говорить даже не о человеке, не о поэте, а о месте, в котором жили, куда приходили, где думали.
Кто приходит в музей? Школьники? Взрослые?
Светлана Прасолова: Взрослых, конечно, больше. Школьников приводят замечательные взрослые. Но для нас важно, как люди приходят. И в этом, конечно, есть элемент провокации: несколько лет мы начали писать на стене стихи Ахматовой — и получили отклик: сначала строки Ахматовой, Цветаевой, Бродского, Пастернака, а потом и размышления — о времени и о себе. Тут есть надписи на уровне глаз, а есть выше уровня глаз — приходят молодые люди и держат девушек на плечах, а те пишут. Посыл нашего музея: приходите в гости, можете не читать, не готовиться. Просто приходите — мы будем вам рады.
Музей, стало быть, больше про погружение, чем про информацию?
Алексей Мазуров: Встреча с поэтом должна быть один на один. Мы проводим литературные вечера, экскурсии, вы можете быть погружённым в эпоху... Но я считаю, что для того, чтобы назвать себя человеком, который любит того или иного поэта, надо оказаться с ним наедине. Вы должны открыть книгу — то, что будет с вами происходить при чтении, невозможно рассказать словами. Поэтому в ахматовской квартире мы делаем интерактивную литературную часть с помощью технических средств: чтобы увидеть комментарии с рассказом о предметах, выставленных в экспозиции, вы должны протянуть руку, обозначить, что вы хотите об этом узнать, — и только тогда на чёрных экранах появится комментарий или вопрос, провоцирующий на прочтение текстов.
Кофе на первом этаже, «Шумерийская кофейня» — это тоже одна из деталей приближения. Ребята из кофейни придумали тематические напитки: у нас есть «Шумерийский кофе», есть кофе «Ахматовские чтения». Всё это сделано, чтобы человек чуть задержался, остановился, подумал.
Какие места города, кроме Фонтанного Дома, были значимы для Ахматовой?
Светлана Прасолова: Это замечательный вопрос, потому что через Ахматову, как я уже говорила, мы выходим на разные темы. Она ходила по улицам — и ей казалось, что здесь проходил Пушкин. Она жила на Фонтанке — а рядом, в соседних домах, действительно и жил, и приходил к друзьям в гости Пушкин, смотрел на Михайловский замок и писал строки, вошедшие в оду «Вольность». Мы выходим на Литейный — и видим колокольню Владимирского собора. За ней — последний адрес Достоевского, это Россия Достоевского, это город Достоевского, город, в котором она живёт. Ахматова долго не была жительницей Петербурга. Она в детстве и юности жила в Царском Селе, росла в тиши парков, где тоже всё пропитано Пушкиным, где была императорская резиденция... — и вместе с тем это идеальный город.
В 1910 году Гумилёв приезжает в Киев, забирает оттуда Ахматову (ещё Анну Горенко), которая, наконец, соглашается быть его женой, он возвращает её — и они приезжали в Петербург из дома Гумилёвых в Царском Селе на поездах, ночь проводили в «Бродячей собаке» — по одной простой причине: нужно дождаться утреннего поезда, чтобы ехать обратно в Царское Село, к себе.
Когда Гумилёв уходит на фронт, начинаются переезды Ахматовой с одной квартиры на другую и поиск себя, всматривание в этот город, который всё ещё остаётся для неё загадкой.
Фото Ирины Новосёловой.
Алексей Мазуров: Эти земли за рекой Фонтанкой, за границей Санкт‑Петербурга получил граф Шереметев, сподвижник Петра I, здесь размещалась загородная резиденция Шереметевых. Фонтанка была границей города — и если Шуваловский дворец фасадом выходит на саму Фонтанку — как городская резиденция, то Фонтанный Дом — загородная резиденция — отдалён от реки, сдвинут вглубь.
Когда Ахматова попадает сюда впервые?
Алексей Мазуров: В квартиру 44 Ахматова впервые пришла 19 октября 1922 года (как сладко это говорить в 2022 году, осенью).
Когда мы говорим о датах Фонтанного Дома, то, разумеется, говорим о мемориальном музее‑квартире Николая Николаевича Пунина, видного искусствоведа, который жил в этой квартире с женой. Но ещё в 1918 году Ахматова поселилась здесь с Владимиром Казимировичем Шилейко — в Северном садовом флигеле (сейчас он перестроен под жилой дом).
Можно ли сказать, что Фонтанный Дом — это прежде всего музей человека, а уже потом музей поэта?
Светлана Прасолова: Мы говорим о человеке, который здесь жил, взаимодействовал, встречался с какими‑то людьми, интересовался историей этого дома, этого места, пришёл сюда жить — уже с какой‑то собственной историей, со своими воспоминаниями. И при этом у этого человека была способность облекать свои переживания в строки, которые становились стихами. Ведь даже в Серебряный век свои, друзья по «цеху», если мы говорим о «цехе поэтов», смотрели друг на друга с большой долей критики. Ахматова же была исключением, этаким сюрпризом времени, ведь «быть поэтом женщине — нелепость» (это её собственные строки). Но в какой‑то момент произошла катастрофа, которая коснулась не её одну, а весь мир, — и в этой катастрофе выживают люди, относящиеся к происходящему с умением отстраниться и посмотреть издалека. И удивительные спутники жизни — и Николай Гумилёв, и Владимир Шилейко, и Николай Пунин — дают Ахматовой возможность этого отдаления, этой перспективы. Гумилёв, который, к примеру, воспринимает мудрость вождей африканских племен, где он побывал, и говорит о стихиях; Шилейко, который также погружает её в древнюю историю через переводы Эпоса о Гильгамеше и шумерской поэмы «Энума Элиш»...
Открывая этот музей, мы с самого начала говорили, что здесь будет разговор о поколениях. Это такой завет Ахматовой, который мы воплощаем. Поэтому в музее принципиально говорить даже не о человеке, не о поэте, а о месте, в котором жили, куда приходили, где думали.
Кто приходит в музей? Школьники? Взрослые?
Светлана Прасолова: Взрослых, конечно, больше. Школьников приводят замечательные взрослые. Но для нас важно, как люди приходят. И в этом, конечно, есть элемент провокации: несколько лет мы начали писать на стене стихи Ахматовой — и получили отклик: сначала строки Ахматовой, Цветаевой, Бродского, Пастернака, а потом и размышления — о времени и о себе. Тут есть надписи на уровне глаз, а есть выше уровня глаз — приходят молодые люди и держат девушек на плечах, а те пишут. Посыл нашего музея: приходите в гости, можете не читать, не готовиться. Просто приходите — мы будем вам рады.
Музей, стало быть, больше про погружение, чем про информацию?
Алексей Мазуров: Встреча с поэтом должна быть один на один. Мы проводим литературные вечера, экскурсии, вы можете быть погружённым в эпоху... Но я считаю, что для того, чтобы назвать себя человеком, который любит того или иного поэта, надо оказаться с ним наедине. Вы должны открыть книгу — то, что будет с вами происходить при чтении, невозможно рассказать словами. Поэтому в ахматовской квартире мы делаем интерактивную литературную часть с помощью технических средств: чтобы увидеть комментарии с рассказом о предметах, выставленных в экспозиции, вы должны протянуть руку, обозначить, что вы хотите об этом узнать, — и только тогда на чёрных экранах появится комментарий или вопрос, провоцирующий на прочтение текстов.
Кофе на первом этаже, «Шумерийская кофейня» — это тоже одна из деталей приближения. Ребята из кофейни придумали тематические напитки: у нас есть «Шумерийский кофе», есть кофе «Ахматовские чтения». Всё это сделано, чтобы человек чуть задержался, остановился, подумал.
Какие места города, кроме Фонтанного Дома, были значимы для Ахматовой?
Светлана Прасолова: Это замечательный вопрос, потому что через Ахматову, как я уже говорила, мы выходим на разные темы. Она ходила по улицам — и ей казалось, что здесь проходил Пушкин. Она жила на Фонтанке — а рядом, в соседних домах, действительно и жил, и приходил к друзьям в гости Пушкин, смотрел на Михайловский замок и писал строки, вошедшие в оду «Вольность». Мы выходим на Литейный — и видим колокольню Владимирского собора. За ней — последний адрес Достоевского, это Россия Достоевского, это город Достоевского, город, в котором она живёт. Ахматова долго не была жительницей Петербурга. Она в детстве и юности жила в Царском Селе, росла в тиши парков, где тоже всё пропитано Пушкиным, где была императорская резиденция... — и вместе с тем это идеальный город.
В 1910 году Гумилёв приезжает в Киев, забирает оттуда Ахматову (ещё Анну Горенко), которая, наконец, соглашается быть его женой, он возвращает её — и они приезжали в Петербург из дома Гумилёвых в Царском Селе на поездах, ночь проводили в «Бродячей собаке» — по одной простой причине: нужно дождаться утреннего поезда, чтобы ехать обратно в Царское Село, к себе.
Когда Гумилёв уходит на фронт, начинаются переезды Ахматовой с одной квартиры на другую и поиск себя, всматривание в этот город, который всё ещё остаётся для неё загадкой.
Фото Ирины Новосёловой.
О нас
Светлана Прасолова. Я стала заведующей научно‑просветительским отделом в музее Анны Ахматовой в 2005 году. А теперь у нас новая структура — отдел гостеприимства и волонтёрства. Пришла по приглашению, с одной стороны, внучки Н. Н. Пунина — Анны Генриховны Каминской, а с другой — сотрудницы музея и режиссёра Ларисы Захаровны Артёмовой, которые первыми познакомили меня с музеем. Когда я сюда пришла, мне здесь очень понравилось. По образованию я историк, мы дружили с Николаем Зыковым, сотрудником Эрмитажа и, кроме того, однокурсником моего мужа, сыном Анны Генриховны. Когда я только начинала работать, в моей личной жизни не было столько горя, многое я постигала умозрительно, на опыте исторического анализа. Моя специализация была история Нового времени. С годами я стала лучше понимать Ахматову — как женщину, как человека, стала более компетентна в тех вопросах, которые чаще всего задают посетители: про её личную жизнь, отношения, переживания. Но при этом раскрывать именно эти сюжеты мне сложнее всего. Мне кажется более правильным погрузить человека в то время — и только потом давать комментарии, опираясь на свидетельства самих участников событий, от которых остались вещи, письма, книги, стихи.
Алексей Мазуров. Я пришёл сюда впервые больше 20 лет назад осенью 2000 года, для того чтобы пройти практику как студент‑музеевед. И задержался: сначала техником видеогостиной, затем экскурсоводом, а затем старшим научным сотрудником, хранителем экспозиции. В 2003 году ушёл, а спустя два десятилетия вернулся для того, чтобы стать методистом по работе с маломобильными посетителями.
Светлана Прасолова. Я стала заведующей научно‑просветительским отделом в музее Анны Ахматовой в 2005 году. А теперь у нас новая структура — отдел гостеприимства и волонтёрства. Пришла по приглашению, с одной стороны, внучки Н. Н. Пунина — Анны Генриховны Каминской, а с другой — сотрудницы музея и режиссёра Ларисы Захаровны Артёмовой, которые первыми познакомили меня с музеем. Когда я сюда пришла, мне здесь очень понравилось. По образованию я историк, мы дружили с Николаем Зыковым, сотрудником Эрмитажа и, кроме того, однокурсником моего мужа, сыном Анны Генриховны. Когда я только начинала работать, в моей личной жизни не было столько горя, многое я постигала умозрительно, на опыте исторического анализа. Моя специализация была история Нового времени. С годами я стала лучше понимать Ахматову — как женщину, как человека, стала более компетентна в тех вопросах, которые чаще всего задают посетители: про её личную жизнь, отношения, переживания. Но при этом раскрывать именно эти сюжеты мне сложнее всего. Мне кажется более правильным погрузить человека в то время — и только потом давать комментарии, опираясь на свидетельства самих участников событий, от которых остались вещи, письма, книги, стихи.
Алексей Мазуров. Я пришёл сюда впервые больше 20 лет назад осенью 2000 года, для того чтобы пройти практику как студент‑музеевед. И задержался: сначала техником видеогостиной, затем экскурсоводом, а затем старшим научным сотрудником, хранителем экспозиции. В 2003 году ушёл, а спустя два десятилетия вернулся для того, чтобы стать методистом по работе с маломобильными посетителями.
Гумилёвы: отец и сын
Музей‑квартира Льва Николаевича Гумилёва (ул. Коломенская, 1/15) — филиал нашего музея.
Музей был открыт в 2004 году, когда вдова Льва Николаевича Наталия Викторовна Гумилёва‑Симоновская передала квартиру городу. Её наследники — это держатели авторского права Ахматовой на сегодняшний день, мы с ними в тесной связи.
В одной из комнат сегодня устроен выставочный зал — и там, в частности, есть возможность говорить не только о Льве Николаевиче, но о Николае Степановиче Гумилёве.
Недавно открылась выставка «По линии наибольшего сопротивления». Подробнее об этом — в следующем материале этого номера.
1 октября 2022 года Льву Николаевичу Гумилёву исполнилось 110 лет, и в музее (на Коломенской) провели Круглый стол его памяти.
Бродский говорил: «Дом — это место, где тебе не задают лишних вопросов»
Когда музей открылся, у нас не было собственно коллекции вещей, связанной с Ахматовой. В 1989 году здесь были только стены — и наше желание опять называть это место ахматовским. За 30 лет собрана большая коллекция. Во время этого очень важного периода, до конца перестройки, когда возвращались имена, друзья Иосифа Александровича Бродского, хранившие его вещи, передавали их нам — и потом к нам стали обращаться те, кто уже знал, что у нас хранятся эти предметы. В 1991 году, с согласия Иосифа Александровича Бродского, Яков Аркадьевич Гордин передал нам ленинградскую домашнюю библиотеку поэта. С этого и началась возможность говорить о Бродском в музее — конечно, как о современнике Ахматовой. В Фонтанном Доме они не встречались, но мы традиционно ездили в Комарово — чтобы оказаться на месте погребения Ахматовой, у её «Будки», чтобы говорить о её взаимоотношениях с Бродским.
В 2005 году у нас на первом этаже открылась экспозиция «Американский кабинет Иосифа Бродского». Большая коллекция уже не вмещалась в фондах музея, мы испытывали нехватку помещений — и в этом пространстве большие вещи из квартиры стали экспозицией. Были ещё потрясающие выставки, среди которых особо отмечу «„Ниоткуда с любовью“... К первой годовщине смерти Иосифа Бродского». Выставка в большом зале, где стояло множество столов с ящиками — чтобы показать эпоху, в которой жил Бродский: многие его современники писали «в стол», не публиковали свои тексты. Посетители могли открывать эти ящики и заглядывать внутрь — создавался невероятный эффект погружения и причастности.
И сейчас, в «Натюрморте» мы встречаем наших верных друзей, гостей музея, которые помнят ту выставку и «Американский кабинет».
В декабре 2021 года после реэкспозиции вещи поэта переместились в принципиально новую экспозицию на третий этаж. Бродский говорил, что «дом — это место, где тебе не задают лишних вопросов». Встреча с Бродским начинается в саду: перед входом в музей по стене вдруг появляется ниточка стихотворения «Натюрморт» (1971) — оно было написано в тот момент, когда поэт — очень остро для себя самого — осознал, что его жизнь конечна. В этой экспозиции нет ни одной этикетки, вещи лежат большой грудой — то ли склад, то ли багаж, жизненный багаж человека... Эту экспозицию мы заявляем как такое новое открытое хранение вещей.
Светлана Прасолова.
На фото: Фотография Н.С. Гумилёва (Царское Село, 1915 г.) и страница письма Льва Гумилёва его учителю Александру Михайловичу Переслегину в Бежецк.
Музей‑квартира Льва Николаевича Гумилёва (ул. Коломенская, 1/15) — филиал нашего музея.
Музей был открыт в 2004 году, когда вдова Льва Николаевича Наталия Викторовна Гумилёва‑Симоновская передала квартиру городу. Её наследники — это держатели авторского права Ахматовой на сегодняшний день, мы с ними в тесной связи.
В одной из комнат сегодня устроен выставочный зал — и там, в частности, есть возможность говорить не только о Льве Николаевиче, но о Николае Степановиче Гумилёве.
Недавно открылась выставка «По линии наибольшего сопротивления». Подробнее об этом — в следующем материале этого номера.
1 октября 2022 года Льву Николаевичу Гумилёву исполнилось 110 лет, и в музее (на Коломенской) провели Круглый стол его памяти.
Бродский говорил: «Дом — это место, где тебе не задают лишних вопросов»
Когда музей открылся, у нас не было собственно коллекции вещей, связанной с Ахматовой. В 1989 году здесь были только стены — и наше желание опять называть это место ахматовским. За 30 лет собрана большая коллекция. Во время этого очень важного периода, до конца перестройки, когда возвращались имена, друзья Иосифа Александровича Бродского, хранившие его вещи, передавали их нам — и потом к нам стали обращаться те, кто уже знал, что у нас хранятся эти предметы. В 1991 году, с согласия Иосифа Александровича Бродского, Яков Аркадьевич Гордин передал нам ленинградскую домашнюю библиотеку поэта. С этого и началась возможность говорить о Бродском в музее — конечно, как о современнике Ахматовой. В Фонтанном Доме они не встречались, но мы традиционно ездили в Комарово — чтобы оказаться на месте погребения Ахматовой, у её «Будки», чтобы говорить о её взаимоотношениях с Бродским.
В 2005 году у нас на первом этаже открылась экспозиция «Американский кабинет Иосифа Бродского». Большая коллекция уже не вмещалась в фондах музея, мы испытывали нехватку помещений — и в этом пространстве большие вещи из квартиры стали экспозицией. Были ещё потрясающие выставки, среди которых особо отмечу «„Ниоткуда с любовью“... К первой годовщине смерти Иосифа Бродского». Выставка в большом зале, где стояло множество столов с ящиками — чтобы показать эпоху, в которой жил Бродский: многие его современники писали «в стол», не публиковали свои тексты. Посетители могли открывать эти ящики и заглядывать внутрь — создавался невероятный эффект погружения и причастности.
И сейчас, в «Натюрморте» мы встречаем наших верных друзей, гостей музея, которые помнят ту выставку и «Американский кабинет».
В декабре 2021 года после реэкспозиции вещи поэта переместились в принципиально новую экспозицию на третий этаж. Бродский говорил, что «дом — это место, где тебе не задают лишних вопросов». Встреча с Бродским начинается в саду: перед входом в музей по стене вдруг появляется ниточка стихотворения «Натюрморт» (1971) — оно было написано в тот момент, когда поэт — очень остро для себя самого — осознал, что его жизнь конечна. В этой экспозиции нет ни одной этикетки, вещи лежат большой грудой — то ли склад, то ли багаж, жизненный багаж человека... Эту экспозицию мы заявляем как такое новое открытое хранение вещей.
Светлана Прасолова.
На фото: Фотография Н.С. Гумилёва (Царское Село, 1915 г.) и страница письма Льва Гумилёва его учителю Александру Михайловичу Переслегину в Бежецк.
Печатается по: По завету Ахматовой. Беседа Ксении Сергазиной со Светланой Прасоловой и Алексеем Мазуровым // Мир Музея. 2022. №10. С. 14 – 17.
См. также: Печатается по: Максим Гуреев. «В деревне Бог живёт не по углам...» // Мир Музея. 2023. №2. С. 2 – 4.
Ксения Сергазина. Морской чёрт, найденный в Коктебеле // Мир Музея. 2023. №3. С. 30 – 33.
Вера и люди. Беседа Ксении Сергазиной с Ксенией Толоконниковой // Мир Музея. 2023. №2. С. 39 – 43.
Случаи и вещи. Беседа Валерии Ахметьевой с Алексеем Дмитренко // Мир Музея. 2022. №10. С. 8 – 13.
Ксения Сергазина. Морской чёрт, найденный в Коктебеле // Мир Музея. 2023. №3. С. 30 – 33.
Вера и люди. Беседа Ксении Сергазиной с Ксенией Толоконниковой // Мир Музея. 2023. №2. С. 39 – 43.
Случаи и вещи. Беседа Валерии Ахметьевой с Алексеем Дмитренко // Мир Музея. 2022. №10. С. 8 – 13.