Луганск, Ворошиловград, снова Луганск, снова Ворошиловград и опять Луганск. И так с конца XVIII века, когда согласно указу «Об устроении литейного дела в Донецком уезде», принятому Екатериной II, здесь было основано поселение. Нет, не знала, конечно, матушка‑императрица Климента Ефремовича, да и большевики отмели августейший указ как символ «кровавого царизма». Только вот город, как немой свидетель былых высокоразвитых цивилизаций, и по сей день стоит на берегах реки Лугани, бдительно храня свою историю, которая вершится на наших глазах.
Максим Гуреев, фото автора
В сквере у фонтана «Три грации», что на Демёхина, сидели, соответственно, три пожилых мужчины и вспоминали о той блаженной поре, когда фонтан работал, а Аглая, Ефросина и Талия (именно так, как известно, именовались грации в древнегреческой мифологии) представали во всей своей античной красе перед посетителями сквера — детьми и их родителями, стариками и студентами, рабочими Луганского тепловозостроительного завода и военнослужащими.
Потом, когда фонтан приказал долго жить, в сквере стала собираться другая публика. По словам пожилой троицы, это были всякие «неформалы» — рокеры‑металлисты, панки с «ирокезами» на выбритых черепах, да хиппи в гавайских рубахах до колен.
За просмотром всей этой разномастной публики Аглая, Ефросина и Талия, что и понятно, постепенно приходили в негодность в том смысле, что краска, покрывавшая их лица и хитоны (луганские грации не были обнажены, разумеется!), лопалась, а птицы небесные, что «не сеют, не жнут и не собирают в житницы», невольно оставляли на скульптурной группе следы своей жизнедеятельности.
Постепенно к фонтану на Демёхина прилепилось не вполне благозвучное название «трёхбабник», что пожилых мужчин, помнивших лучшие времена, естественно, приводило в негодование.
Ну действительно, как можно так вульгарно именовать «ликование», «изобилие» и «радость»? Нет, это решительно недопустимо!
Хотя наши ревнители благочестия, назовём их Фалес, Анаксагор и Леофан, не были так уж склонны драматизировать. Слава Богу, в городе сохранилось достаточно примеров высокого стиля, над которым не властны ни время, ни люди, ни обстоятельства.
Вот, например, Дом Техники. Выяснилось, что, допустим, Анаксагор помнил, как ещё с родителями он присутствовал на его открытии зимой 1954 года, Фалес, проработавший всю жизнь конструктором на Луганском авиаремонтном заводе, часто бывал в архиве технической документации, расположенном в Доме на цокольном этаже, а Леофан в бытность свою пионером часто ходил сюда на выставку достижений угольной промышленности.
По краям широченной лестницы, что вела к античному портику, тогда располагались каменные изваяния шахтёра и металлурга, инженера и проходчика, маркшейдера и комсомолки. Сейчас на их месте стоят музы, что ещё больше сближает сооружение с античным святилищем.
По логике вещей, это обстоятельство должно было радовать Фалеса, Анаксагора и Леофана, но улыбок на их лицах по этому поводу почему‑то не наблюдалось. Нет, не верили они в эту новую античность.
На мою просьбу сфотографировать их мужчины ответили категорическим отказом: мол, мы не киноактёры какие‑нибудь, и без нас клоунов хватает. Не согласиться с последним аргументом было невозможно.
Как и полагается мифологическому зиккурату, Дом Техники царил над округой, над покатой местностью, которую луганчанин Михаил Львович Матусовский описал так:
Здесь встали рядом, годы победив, Любовь отцов и преданность сыновья. Здесь в сквере спит прославленный комдив, Всегда держа клинок у изголовья. В пыли и стружках, в щебне и золе, Подобно величавому сказанью, Лежит в огромном каменном котле Любимый город над рекой Луганью.
Огромный окатистый котел, одеон в своём роде, о котором сказал поэт, уже давно стал частью городского пейзажа, различимого с оконечности, безраздельно отданной храму техники и муз, изящных искусств и шахтёрской славы.
А ведь раньше тут высился Никольский собор, на месте которого нынче расположен фонтан. В нём в годы своей юности жаркими летними днями купались пожилые мужчины, а с лотков‑тележек здесь продавали мороженое и газировку.
В том, что не удалось сфотографировать Фалеса, Анаксагора и Леофана, не было ничего удивительного и тем более обидного, право. «Как можно запечатлеть на целлулоид мудрецов, которые покинули сей мир ещё до нашей эры? — мыслится. — Разве что в воображении, в фантазиях такое возможно, когда блуждаешь по античному городу среди спящих в земле комдивов и красноармейцев, старых большевиков и революционных рабочих».
От Дома Техники улицы, перетекая одна в другую, устремляются вниз — мимо мемориальных сооружений, скверов и старых домов рубежа XIX – XX веков, по направлению к бывшей городской водолечебнице, перед которой, словно на сцене огромного Луганского одеона, сидит худой косматый старик, похожий на царя Эдипа, и гневно глядит перед собой в одну точку. Словно высматривает что‑то...
А меж тем три пожилых мужчины у трёх граций на Демёхина собираются уходить. Они встают, пожимают друг другу руки и договариваются о новой встрече.
Когда именно? Сказать трудно. Ну, например, когда Аглае, Ефросине и Талии дадут, наконец, воду. С тем и уходят.
Фалес живёт в четырёхэтажке у краеведческого музея, Анаксагор — в «сталинке» на Советской улице, а Фалес на Почтовой проживает. Он‑то точно знает, что никакой это не царь Эдип сидит спиной к водолечебнице, а Владимир Иванович Даль, на открытии памятника которому он присутствовал в 1981 году.
А ведь было это как вчера. Или позавчера... Впрочем, перед лицом новой античности это не имеет никакого значения. Луганск – Москва, июнь 2025 г.
На фото: Памятник художнику И.И. Шишкину у Дома Техники.
Печатается по:ГуреевМ. Новая античность // Мир Музея. 2025. №7. С.2–5.