В Сибири очень развито краеведение. О том, чем оно отличается от академической исторической науки и как уживается с ней, мы попросили рассказать доктора исторических наук, директора Института истории Сибирского отделения РАН Вадима Марковича Рынкова.
Вадим Рынков, Институт истории Сибирского отделения Российской академии наук
Краеведение опирается не только на междисциплинарные связи и теоретические научные положения, но и на первичные наблюдения, житейскую практику, местные традиции. Руководитель российского Союза краеведов в 1990‑е годы Сигурд Оттович Шмидт (1922–2013) определял краеведение как изучение природы, населения, хозяйства, истории и культуры какой‑либо территории любого объекта от крупного региона и города до села, предприятия, улицы, усадьбы, главным образом силами местного населения.
Справедливо ли отделять краеведение как любительское движение от научного изучения местной истории? Дмитрий Сергеевич Лихачёв (1906–1999) писал о краеведении как о комплексном изучении отдельных территорий, как о явлении двухуровневом. Оно ориентируется на научное знание, не может существовать и успешно развиваться без участия широких групп населения, на них ориентировано и должно быть популярно. Здесь уже местное население и его запросы — условие успешного функционирования краеведения, но не само его кадровое выражение.
Другая попытка найти грань между исторической наукой и краеведением принадлежит историкам Сергею Ивановичу Маловичко (1960–2021) и Марине Фёдоровне Румянцевой. Они чётко разделяют локальную историю как направление научной историографии и краеведение, как социально ориентированное знание, отделяют научное историческое знание от социально ориентированного историописания. К последнему они относят множество произведений, созданных с различными целями, но не научными, а для актуализации каких‑либо современных проблем, популяризации. В том числе и краеведение: «Этот разрыв весьма заметен в исследуемой нами области истории локуса: локальная история развивается как субдисциплина исторической науки и как научное направление, а краеведение — это область социально ориентированного историописания, нацеленного по преимуществу на обеспечение идентичности на основе формирования общей исторической памяти локуса. Таким образом, водораздел между локальной историей и краеведением проходит по границе исторической науки и социально ориентированного историописания. <...> С одной стороны, профессиональные исследователи, занимающиеся локальной историей, продолжают, по привычке и от недостатка методологической рефлексии, позиционировать себя как краеведов, а с другой — краеведы активно (если не сказать агрессивно) отстаивают „научность“ своих штудий. И здесь важно со всей определённостью подчеркнуть: ненаучный характер краеведения ни в коей мере не умаляет его социокультурного значения. Что может быть важнее обеспечения идентичности и формирования исторической памяти социума?» [1]
Но в современной практике, вопреки такому мнению, чёткое разделение исторического и краеведческого знания возможно не всегда. По нескольким причинам. Краеведение — более широкое понятие, это интегрированное знание о крае, близкое к дореволюционной школьной дисциплине «родиноведение». Оно включает не только исторические знания в узком значении этого слова, но и этнографию, фольклористику, музееведение, природоописание с основами зоологических, биологических знаний, почвоведения, экономической географии и многого другого.
Сегодня региональная история прочно вошла в арсенал исторической науки, но не краеведения, хотя она тоже теснейшим образом связана с краеведческим интересом. В историописании это целый спектр подходов — биографика, история повседневности, история населённых пунктов, историческая урбанистика и многое другое. Будучи сферой применения в профессиональной исторической науке, подобные исследования вполне вписываются в программу краеведческого знания и могут использоваться как важнейший и довольно профессиональный материал для краеведческой работы. Конечно, существует разница в подходах к использованию.
Очевидно, создание краеведческого знания прочно связано с работой государственных и муниципальных учреждений культуры и с формированием ими инфраструктуры знаний: библиотековедение, музееведение, архивоведение. Занятые в них специалисты пишут для коллег и публикуются в специализированных научно‑профессиональных изданиях. Но эти же учреждения нацелены на широкую просветительскую деятельность, работу с населением. Они вполне соотносятся с научным знанием, как о нём писали С.И. Маловичко и М.Ф. Румянцева, но с одной важной поправкой: такое краеведение не мимикрирует под научность, а совершенно научно. При этом формируют серьёзную базу и для развития и общественного, любительского краеведения.
Сегодня в профессиональном сообществе историков нередко встречается мнение, что профессионалу не следует всерьёз учитывать краеведческие штудии, ибо они есть любительство. Думаю, это неверно. Вся совокупность литературы по локальной истории различных объектов, кем бы она ни была написана, сколь бы компилятивными, вторичными ни были отдельные части таких произведений, является историографическим источником и, следовательно, должна учитываться историками при научных исследованиях региональной истории. Чем более историк погружён в контекст краеведческой литературы, тем более успешным будет его обращение к локальной истории. Ведь написание историй городов, регионов невозможно без опоры преимущественно на краеведческий историографический базис.
Есть ещё одна задача именно исторического научного знания — это рефлексивная историография краеведения. Я имею в виду исследование феномена формирования региональных и локальных идентичностей, то есть локальной исторической памяти и роли в ней краеведческих и иных способов передачи знаний о прошлом (через письменные и устные источники). Сегодня это одно из развивающихся направлений научной историографии.
Научная историография, в свою очередь — важнейший источник для краеведческой работы. А краеведы в последние годы активно занимаются историографией краеведения, изучают самих себя и собственное движение.
Новосибирск.
Справедливо ли отделять краеведение как любительское движение от научного изучения местной истории? Дмитрий Сергеевич Лихачёв (1906–1999) писал о краеведении как о комплексном изучении отдельных территорий, как о явлении двухуровневом. Оно ориентируется на научное знание, не может существовать и успешно развиваться без участия широких групп населения, на них ориентировано и должно быть популярно. Здесь уже местное население и его запросы — условие успешного функционирования краеведения, но не само его кадровое выражение.
Другая попытка найти грань между исторической наукой и краеведением принадлежит историкам Сергею Ивановичу Маловичко (1960–2021) и Марине Фёдоровне Румянцевой. Они чётко разделяют локальную историю как направление научной историографии и краеведение, как социально ориентированное знание, отделяют научное историческое знание от социально ориентированного историописания. К последнему они относят множество произведений, созданных с различными целями, но не научными, а для актуализации каких‑либо современных проблем, популяризации. В том числе и краеведение: «Этот разрыв весьма заметен в исследуемой нами области истории локуса: локальная история развивается как субдисциплина исторической науки и как научное направление, а краеведение — это область социально ориентированного историописания, нацеленного по преимуществу на обеспечение идентичности на основе формирования общей исторической памяти локуса. Таким образом, водораздел между локальной историей и краеведением проходит по границе исторической науки и социально ориентированного историописания. <...> С одной стороны, профессиональные исследователи, занимающиеся локальной историей, продолжают, по привычке и от недостатка методологической рефлексии, позиционировать себя как краеведов, а с другой — краеведы активно (если не сказать агрессивно) отстаивают „научность“ своих штудий. И здесь важно со всей определённостью подчеркнуть: ненаучный характер краеведения ни в коей мере не умаляет его социокультурного значения. Что может быть важнее обеспечения идентичности и формирования исторической памяти социума?» [1]
Но в современной практике, вопреки такому мнению, чёткое разделение исторического и краеведческого знания возможно не всегда. По нескольким причинам. Краеведение — более широкое понятие, это интегрированное знание о крае, близкое к дореволюционной школьной дисциплине «родиноведение». Оно включает не только исторические знания в узком значении этого слова, но и этнографию, фольклористику, музееведение, природоописание с основами зоологических, биологических знаний, почвоведения, экономической географии и многого другого.
Сегодня региональная история прочно вошла в арсенал исторической науки, но не краеведения, хотя она тоже теснейшим образом связана с краеведческим интересом. В историописании это целый спектр подходов — биографика, история повседневности, история населённых пунктов, историческая урбанистика и многое другое. Будучи сферой применения в профессиональной исторической науке, подобные исследования вполне вписываются в программу краеведческого знания и могут использоваться как важнейший и довольно профессиональный материал для краеведческой работы. Конечно, существует разница в подходах к использованию.
Очевидно, создание краеведческого знания прочно связано с работой государственных и муниципальных учреждений культуры и с формированием ими инфраструктуры знаний: библиотековедение, музееведение, архивоведение. Занятые в них специалисты пишут для коллег и публикуются в специализированных научно‑профессиональных изданиях. Но эти же учреждения нацелены на широкую просветительскую деятельность, работу с населением. Они вполне соотносятся с научным знанием, как о нём писали С.И. Маловичко и М.Ф. Румянцева, но с одной важной поправкой: такое краеведение не мимикрирует под научность, а совершенно научно. При этом формируют серьёзную базу и для развития и общественного, любительского краеведения.
Сегодня в профессиональном сообществе историков нередко встречается мнение, что профессионалу не следует всерьёз учитывать краеведческие штудии, ибо они есть любительство. Думаю, это неверно. Вся совокупность литературы по локальной истории различных объектов, кем бы она ни была написана, сколь бы компилятивными, вторичными ни были отдельные части таких произведений, является историографическим источником и, следовательно, должна учитываться историками при научных исследованиях региональной истории. Чем более историк погружён в контекст краеведческой литературы, тем более успешным будет его обращение к локальной истории. Ведь написание историй городов, регионов невозможно без опоры преимущественно на краеведческий историографический базис.
Есть ещё одна задача именно исторического научного знания — это рефлексивная историография краеведения. Я имею в виду исследование феномена формирования региональных и локальных идентичностей, то есть локальной исторической памяти и роли в ней краеведческих и иных способов передачи знаний о прошлом (через письменные и устные источники). Сегодня это одно из развивающихся направлений научной историографии.
Научная историография, в свою очередь — важнейший источник для краеведческой работы. А краеведы в последние годы активно занимаются историографией краеведения, изучают самих себя и собственное движение.
Новосибирск.
Примечания:
[1] Маловичко С.И. Румянцева М.Ф. Локальная история и историческое краеведение: проблема определения дисциплинарного статуса // Методология и методы изучения региональной истории: Центральное Поволжье в геолокализационном измерении. Казань, 2016. С.7.
[1] Маловичко С.И. Румянцева М.Ф. Локальная история и историческое краеведение: проблема определения дисциплинарного статуса // Методология и методы изучения региональной истории: Центральное Поволжье в геолокализационном измерении. Казань, 2016. С.7.
Печатается по: Рынков В. Краеведение vs локальная история // Мир Музея. 2025. №4. С.41–42.
См. также: Сибирь не так холодна! Беседа Ксении Сергазиной с Андреем Шаповаловым // Мир Музея. 2025. №4. С.36–38.
За Сибирью — стратегическое будущее. Беседа Ксении Сергазиной с Петром Вибе // Мир Музея. 2025. №4. С.8–9.
Сергазина К. В Сибирь по доброй воле // Мир Музея. 2025. №4. С.2–5.
За Сибирью — стратегическое будущее. Беседа Ксении Сергазиной с Петром Вибе // Мир Музея. 2025. №4. С.8–9.
Сергазина К. В Сибирь по доброй воле // Мир Музея. 2025. №4. С.2–5.