Об исторической и культурной специфике Соловков рассказывает Татьяна Матасова, специалист по русскому Средневековью, доцент Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, сотрудник Соловецкого морского музея. Беседовала Ксения Сергазина.
Татьяна Александровна, когда вы впервые попали на Соловки?
Татьяна Матасова: Мы с Наташей Копытовой и Люсей Горюшкиной были первыми экскурсоводами Соловецкого морского музея, в 2007 году приехали вести экскурсии. Было такое воодушевление, которое осталось с нами на всю жизнь.
На нашей кафедре были связи с Соловецким музеем-заповедником ещё с советского времени. Алексей Владимирович Лаушкин вышел из соловецких экскурсоводов. На нашей кафедре много лет работал профессор Николай Сергеевич Борисов (р. 1950), мой научный руководитель, научный руководитель Алексея Владимировича и многих других медиевистов. Он организовал соловецкую практику для студентов истфака, на которую в основном ездили студенты с нашей кафедры. Среди студентов был Алексей Владимирович, который так полюбил Соловки, что в итоге стал одним из тех, кто стоял у истоков создания Товарищества Северного мореходства, одним из главных проектов которого стал Соловецкий морской музей.
В 2007 году Алексей Владимирович прочитал первый раз свой спецкурс в МГУ по истории Соловецкого монастыря и морскому наследию Русского Севера. Те студенты, кто сдал этот спецкурс лучше других, имели счастливую возможность попасть на Соловки в качестве экскурсоводов. Это был один из самых важных экзаменов в моей жизни. Я к нему так готовилась, как редко к какому экзамену готовилась. Я прочитала всю обязательную литературу, всю дополнительную литературу, сходила во все музеи в Москве, где есть соловецкие предметы. Создатели Соловецкого морского музея тоже были очень взволнованы накануне открытия. Я хорошо помню день открытия музея, то невероятное воодушевление и атмосферу счастья и какого‑то глубинного единства. Это воодушевление, эта любовь к Соловкам мне сразу передались.
Я давно мечтала попасть на Соловки, но мне казалось, что это необычайно сложно, что такой нежной девушке, как я, одной туда никак не добраться, поэтому я искала какие‑то возможности поехать с компанией. И когда объявили спецкурс, я поняла, что это мой шанс. Эта поездка, этот опыт изменил мою жизнь. Я воцерковилась после первой поездки на Соловки, и в целом моё мировоззрение изменилось. Я ехала туда туристкой, а вернулась почти что паломницей (и на следующий год приехала уже с длинной юбкой). Тогда мне был 21 год.
Для меня Соловки были началом большого пути на Север. У меня было потом много поездок на Соловки, несколько довольно основательных поездок на Кольский полуостров — я открыла для себя и Терский берег, и Баренцево побережье. Я бывала в монастырях, которые основали выходцы из Соловецкого монастыря в других частях Русского Севера. У меня была мечта посетить Трифонов Печенгский монастырь — и минувшим летом она сбылась. Мне хотелось побывать в Умбе, в Варзуге, в Ковде — во всех поморских сёлах, которые так или иначе фигурируют в соловецких документах, где сохранились или не сохранились памятники старины. В Беломорске, например, ничего не сохранилось, но это важное место для соловецкой истории — у устья реки Выг скончался преподобный Савватий. Именно там, в келье, он воскурил кадильницу, и его предсмертные молитвы, как это показано на миниатюрах, сопровождали удивительные ароматы...
И теперь ваши Соловки какие? Что это? Кто это? Где это?
Татьяна Матасова: Мои Соловки многогранные. В первую очередь это Соловецкий морской музей — место притяжения. Именно с создателей музея — потому что музей это не экспонаты, а люди — начались мои Соловки. Создатели музея стали для меня вообще важными ориентирами в жизни, это мои друзья, которыми я неизменно восхищена.
Соловки — это монастырь. Без монастыря, без активной, подлинной монастырской жизни Соловки представить себе невозможно. Отец Павел Флоренский в статье «Храмовое действо как синтез искусств» 1918 года— когда пытался спасти от осквернения и закрытия Троице‑Сергиеву Лавру — писал, что даже если делать из Лавры музей, то это должен быть живой музей — вместе с монахами и богослужениями. Этими идеями он предвосхитил своё время, потому что сегодня есть такой тренд в музейном деле: делая музей, ты должен или воссоздать повседневность, или показать сохранившееся подлинное (пусть и немногое) — как это сделали в музее «Полторы комнаты» в Петербурге. То есть или полноценное воссоздание жизни, или подлинные остатки навсегда ушедшей жизни.
Конечно, Соловки — это лес. Часто я хожу в лес не для того, чтобы дойти до скита или до какого‑то исторического места, я иду в лес ради леса. Лес и море, берег, шум морских волн, звуки и ароматы северного леса — всё это мне очень важно.
Если лес, то какой? Где войдёте в лес, в какой точке?
Татьяна Матасова: У меня есть любимая дорога — на мыс Печак, на юге Большого Соловецкого острова. Там меньше всего достопримечательностей, практически нет. Если пешком, то это точно путешествие на весь день, если на велосипеде — то на большую часть дня. Особенно если хочется там что‑то почувствовать, что‑то узнать о себе и о природе, которая тебя окружает. Там по пути есть вересковая пустошь, вереск цветёт на фоне белого мха, в отдалении шумит море. Иногда я не доезжала до мыса, оставалась на вересковом поле и лежала там, смотрела в небо. Это очень дорогие для меня воспоминания и дорогие для меня чувства, которые всегда со мной. И дома я каждое утро смотрю на засушенный вересковый букет. Сейчас это вереск с Кольского полуострова, но первые букеты вереска я привозила с Соловков.
Как же вернуться с Соловков без вереска, в самом деле...
Татьяна Матасова: И я всегда привожу с Соловков букеты из разных прибрежных трав, даже засушенных. У меня есть такой жанр фотографий, которые я делаю в Соловках, — прибрежные травы и море. Я могу очень много времени провести на каком‑нибудь отдалённом пустынном берегу, в каком‑нибудь таком месте, где я никого не встречу. Мне очень не хватает в городе общения с самой собой, а Соловки дают такую возможность. В том числе и потому, что Соловки — очень безопасное место. В подмосковный лес я одна не пойду.
Ещё одно место из любимых — это Реболда, сезонный посёлок драгировщиков (сборщиков ламинарии. — Прим. ред.) в северо‑восточной части Большого Соловецкого острова. Там раньше был причал — самый короткий путь на Анзер. И остались деревянные амбары, совершенно непримечательные внешне, обычные, не в самом лучшем состоянии. Но это амбары, которые стоят там с рубежа XIX – XX веков. Там была часовня, была очень хорошая инфраструктура.
Многое исчезло в эпоху лагеря и потом, позже, а амбары остались. Нашим студентам на лекциях я не просто рассказываю про эти амбары, а их показываю на фотографиях и говорю, что, если мы их перевезём как важные памятники, например, во двор Московского университета, то эти амбары превратятся сначала в помойку, а потом в пепел. Амбар из Реболды совершенно потеряется в атмосфере большого города, но он совершенно необходим именно там, на ветру, на дальнем берегу Студеного моря. Это зримое и очень важное свидетельство богатой и таинственной жизни монастыря, где хозяйственные заботы и жизнь духа переплелись весьма тесно. И эти свидетельства можно по‑настоящему ощутить только «под жемчужно‑восковым небом Севера» (как писал Борис Шергин), после живописной, но долгой дороги к этим амбарам.
Атмосфера дальних соловецких скитов совершенно непередаваема. Пожалуй, единственное место, до которого я ещё не добралась, это дальняя губа Сосновая, связанная с началом иноческой жизни на Соловках, с именами преподобных Савватия и Германа Соловецких. Там был крест, по преданию поставленный самими преподобными. Туда можно от Реболды по отливу пройти, и есть отдельная дорога. Но сейчас там ничего старинного не сохранилось, но место важное.
Почему я не называю Муксалму и дорогу на Секирную гору? Эти дороги для меня тоже очень важны, но там непременно встретишь туристов. Почему я не выделяю лодки? Дело в том, что я, как ненастоящая поморка, так и не научилась грести.
А Соловки глазами медиевиста какие? Чем примечателен монастырь? Есть ли у него особенная роль, особая привлекательность по сравнению с другими монастырями? В чём его ценность для государства?
Татьяна Матасова: У Соловков много эпитетов: Духовная твердыня Беломорья, Русский Афон, Русская Голгофа. Соловки — особое место на карте России, и этот монастырь ни с чем нельзя сопоставить, нельзя сказать, что есть монастыри в чем‑то похожие. Есть монастыри по ряду параметров сходные — Кирилло‑Белозерский или Антониево‑Сийский монастырь, до известной степени — Трифонов монастырь на Кольском полуострове... Есть монастыри отдалённые, есть крупные — по этим двум параметрам можно найти аналоги Соловкам. Но это отдалённые аналоги. Соловки уникальны. Это ведь был не просто монастырь, основанный где‑то далеко, это был монастырь, основанный там, где фактически не было русской культуры и русского мира. Только после основания монастыря начинается активная колонизация этих мест.
Конечно, мы знаем, что Белое море было известно новгородцам и раньше, что они там промышляли — охотились, ловили рыбу с большим успехом, — но постоянных поселений там почти не было. Соловецкий монастырь стал локомотивом развития региона. Более того, поморской культуры, которую мы все знаем и любим, просто не было бы в привычном нам виде, если бы не было Соловецкого монастыря. В монастыре было очень много чего придумано такого, что потом стало важной частью культуры Беломорья. И я имею в виду не только технологические усовершенствования или наиболее удачные способы организации промыслов, я имею в виду многие идеи из текстов, которые были созданы на Соловках или активно читались на Соловках: Шестодневы, Толковая Палея и другие. Соловецкая библиотека — одна из главных библиотек Русского Севера. Она сопоставима, пожалуй, только с библиотеками Антонио‑Сийского и Кирилло‑Белозерского монастырей. Сюжеты, образы и смыслы из соловецких рукописей мы встречаем в памятниках северного фольклора.
Если говорить об архитектуре, я бы выделила Спасо‑Преображенский собор Соловецкого монастыря, тоже уникальный. Его прототип — Успенский собор Московского Кремля, построенный болонским архитектором Аристотелем Фиораванти в 1479 году, с возведения которого начинается новая страница в истории русской архитектуры. Большинство крупных соборов XѴI и XѴII века — это ориентация на собор Фиораванти. Но Спасо‑Преображенский собор Соловецкого монастыря особенный. В нём оригинально развиты итальянские традиции, там есть, как принято говорить, идея шатра или идея маяка, и именно поэтому он здорово виден с моря, и это, конечно, ориентир очень значимый.
Неслучайно многие мои друзья и коллеги говорят, что Соловки — это не просто место, это образ и символ. Образ и символ очень многих вещей, возвышенных и радостных в первую очередь.
Но, конечно, есть у Соловков и другая грань. Лагерь. Вообще, я считаю, травма сталинских репрессий в нас во всех живёт, память общества об этом не изжита, не проработана, она влияет на каждого из нас. Для общества лагерная тема принадлежит к числу наиболее актуальных.
Многие из тех, кто едет на Соловки, едут сюда в память о лагере?
Татьяна Матасова: Да, очень многие. И мне кажется, это очень важно. Но я уверена, что неправильно выделять какую‑то одну сторону Соловков. Как только ты выделяешь одно, ты как бы отодвигаешь на задний план другое. А это в корне неверно, ведь этапы соловецкой истории равнозначны. Ни уникальная домонастырская история, ни потом яркая история Соловецкой обители не должны заслонить ужасы соловецкого лагеря, но и ужасы соловецкого лагеря тоже не должны заслонить многообразную соловецкую историю более раннюю, необычайно древнюю. Вообще стоит помнить о домонастырской истории, мы о ней иногда как‑то забываем, а очень зря. Ведь преподобные понимали, что пришли в особое пространство, со своими страстями и тайнами: не преподобные открыли остров, но они своими трудами и молитвами сущностно изменили его, остров превратился из смутного демонического и маргинального места в благодатное и светлое, как писали книжники XѴII века, «как звезда в небеси сияющее». Не случайно ведь монастырь Спасо‑Преображенский. Вообще, образ преображения в широком смысле для Соловков ключевой.
Татьяна Александровна, символ, бренд Соловков лично для вас — это что?
Татьяна Матасова: Я не бренд‑менеджер. Мне кажется, что основная линия Соловков сегодня — монастырская. Поэтому что вне монастыря современные Соловки и вообще Соловки невозможно себе представить. Монастырь — это как бы сверхтема Соловков: и лагерь связан с закрытием монастыря, и современная жизнь связана с возрождением монастыря, и дохристианские Соловки превратились в христианские благодаря монастырю. Так что если говорить о брендах, должна быть символика, где бы обыгрывался монастырь. Причём не просто стены и башни, как любили в советское время, а монастырь как выдающийся христианский комплекс — со святынями, с мощами, с подвижниками, с их образом жизни. Без этого Соловки неправильно представлять.
Сколько дней вы советуете провести на Соловках для начала?
Татьяна Матасова: Соловки — это не просто пространство, в котором можно дойти от одной достопримечательности до другой. Здесь ходишь не так, как в центре какого‑нибудь крупного города. Здесь совершенно иначе течёт время и по‑другому ощущается пространство. Поэтому я совершенно не могу внутренне принять поездки на Соловки длиной в три дня или в пять дней. Мне кажется, что если у тебя нет времени, то минимум на Соловках — это семь‑десять дней, а если время есть, то 20 – 30 дней, не меньше. Особенно когда приезжаешь сюда впервые. Нужно много времени на спокойное созерцание. Соловки — это не только место подвига, преодоления себя, подъёма в пять утра, чтобы попасть на остров Анзер или на братскую молитву или чтобы поймать рассвет в камеру, это время и пространство для того, чтобы прекратить бег, наконец. Это особенно важно для нас, жителей больших городов, сумасшедших, с перезабитыми графиками, с кучей дел, которые кажутся важными... Соловки — это место, где можно и нужно замедлиться.
О себе
Меня зовут Татьяна Александровна Матасова. Я кандидат исторических наук, доцент, заместитель заведующего кафедрой истории России до начала XIX века исторического факультета МГУ, который и окончила.
Занимаюсь историей русско‑итальянских связей эпохи Средневековья и историей культуры Русского Севера.
Татьяна Матасова: Мы с Наташей Копытовой и Люсей Горюшкиной были первыми экскурсоводами Соловецкого морского музея, в 2007 году приехали вести экскурсии. Было такое воодушевление, которое осталось с нами на всю жизнь.
На нашей кафедре были связи с Соловецким музеем-заповедником ещё с советского времени. Алексей Владимирович Лаушкин вышел из соловецких экскурсоводов. На нашей кафедре много лет работал профессор Николай Сергеевич Борисов (р. 1950), мой научный руководитель, научный руководитель Алексея Владимировича и многих других медиевистов. Он организовал соловецкую практику для студентов истфака, на которую в основном ездили студенты с нашей кафедры. Среди студентов был Алексей Владимирович, который так полюбил Соловки, что в итоге стал одним из тех, кто стоял у истоков создания Товарищества Северного мореходства, одним из главных проектов которого стал Соловецкий морской музей.
В 2007 году Алексей Владимирович прочитал первый раз свой спецкурс в МГУ по истории Соловецкого монастыря и морскому наследию Русского Севера. Те студенты, кто сдал этот спецкурс лучше других, имели счастливую возможность попасть на Соловки в качестве экскурсоводов. Это был один из самых важных экзаменов в моей жизни. Я к нему так готовилась, как редко к какому экзамену готовилась. Я прочитала всю обязательную литературу, всю дополнительную литературу, сходила во все музеи в Москве, где есть соловецкие предметы. Создатели Соловецкого морского музея тоже были очень взволнованы накануне открытия. Я хорошо помню день открытия музея, то невероятное воодушевление и атмосферу счастья и какого‑то глубинного единства. Это воодушевление, эта любовь к Соловкам мне сразу передались.
Я давно мечтала попасть на Соловки, но мне казалось, что это необычайно сложно, что такой нежной девушке, как я, одной туда никак не добраться, поэтому я искала какие‑то возможности поехать с компанией. И когда объявили спецкурс, я поняла, что это мой шанс. Эта поездка, этот опыт изменил мою жизнь. Я воцерковилась после первой поездки на Соловки, и в целом моё мировоззрение изменилось. Я ехала туда туристкой, а вернулась почти что паломницей (и на следующий год приехала уже с длинной юбкой). Тогда мне был 21 год.
Для меня Соловки были началом большого пути на Север. У меня было потом много поездок на Соловки, несколько довольно основательных поездок на Кольский полуостров — я открыла для себя и Терский берег, и Баренцево побережье. Я бывала в монастырях, которые основали выходцы из Соловецкого монастыря в других частях Русского Севера. У меня была мечта посетить Трифонов Печенгский монастырь — и минувшим летом она сбылась. Мне хотелось побывать в Умбе, в Варзуге, в Ковде — во всех поморских сёлах, которые так или иначе фигурируют в соловецких документах, где сохранились или не сохранились памятники старины. В Беломорске, например, ничего не сохранилось, но это важное место для соловецкой истории — у устья реки Выг скончался преподобный Савватий. Именно там, в келье, он воскурил кадильницу, и его предсмертные молитвы, как это показано на миниатюрах, сопровождали удивительные ароматы...
И теперь ваши Соловки какие? Что это? Кто это? Где это?
Татьяна Матасова: Мои Соловки многогранные. В первую очередь это Соловецкий морской музей — место притяжения. Именно с создателей музея — потому что музей это не экспонаты, а люди — начались мои Соловки. Создатели музея стали для меня вообще важными ориентирами в жизни, это мои друзья, которыми я неизменно восхищена.
Соловки — это монастырь. Без монастыря, без активной, подлинной монастырской жизни Соловки представить себе невозможно. Отец Павел Флоренский в статье «Храмовое действо как синтез искусств» 1918 года— когда пытался спасти от осквернения и закрытия Троице‑Сергиеву Лавру — писал, что даже если делать из Лавры музей, то это должен быть живой музей — вместе с монахами и богослужениями. Этими идеями он предвосхитил своё время, потому что сегодня есть такой тренд в музейном деле: делая музей, ты должен или воссоздать повседневность, или показать сохранившееся подлинное (пусть и немногое) — как это сделали в музее «Полторы комнаты» в Петербурге. То есть или полноценное воссоздание жизни, или подлинные остатки навсегда ушедшей жизни.
Конечно, Соловки — это лес. Часто я хожу в лес не для того, чтобы дойти до скита или до какого‑то исторического места, я иду в лес ради леса. Лес и море, берег, шум морских волн, звуки и ароматы северного леса — всё это мне очень важно.
Если лес, то какой? Где войдёте в лес, в какой точке?
Татьяна Матасова: У меня есть любимая дорога — на мыс Печак, на юге Большого Соловецкого острова. Там меньше всего достопримечательностей, практически нет. Если пешком, то это точно путешествие на весь день, если на велосипеде — то на большую часть дня. Особенно если хочется там что‑то почувствовать, что‑то узнать о себе и о природе, которая тебя окружает. Там по пути есть вересковая пустошь, вереск цветёт на фоне белого мха, в отдалении шумит море. Иногда я не доезжала до мыса, оставалась на вересковом поле и лежала там, смотрела в небо. Это очень дорогие для меня воспоминания и дорогие для меня чувства, которые всегда со мной. И дома я каждое утро смотрю на засушенный вересковый букет. Сейчас это вереск с Кольского полуострова, но первые букеты вереска я привозила с Соловков.
Как же вернуться с Соловков без вереска, в самом деле...
Татьяна Матасова: И я всегда привожу с Соловков букеты из разных прибрежных трав, даже засушенных. У меня есть такой жанр фотографий, которые я делаю в Соловках, — прибрежные травы и море. Я могу очень много времени провести на каком‑нибудь отдалённом пустынном берегу, в каком‑нибудь таком месте, где я никого не встречу. Мне очень не хватает в городе общения с самой собой, а Соловки дают такую возможность. В том числе и потому, что Соловки — очень безопасное место. В подмосковный лес я одна не пойду.
Ещё одно место из любимых — это Реболда, сезонный посёлок драгировщиков (сборщиков ламинарии. — Прим. ред.) в северо‑восточной части Большого Соловецкого острова. Там раньше был причал — самый короткий путь на Анзер. И остались деревянные амбары, совершенно непримечательные внешне, обычные, не в самом лучшем состоянии. Но это амбары, которые стоят там с рубежа XIX – XX веков. Там была часовня, была очень хорошая инфраструктура.
Многое исчезло в эпоху лагеря и потом, позже, а амбары остались. Нашим студентам на лекциях я не просто рассказываю про эти амбары, а их показываю на фотографиях и говорю, что, если мы их перевезём как важные памятники, например, во двор Московского университета, то эти амбары превратятся сначала в помойку, а потом в пепел. Амбар из Реболды совершенно потеряется в атмосфере большого города, но он совершенно необходим именно там, на ветру, на дальнем берегу Студеного моря. Это зримое и очень важное свидетельство богатой и таинственной жизни монастыря, где хозяйственные заботы и жизнь духа переплелись весьма тесно. И эти свидетельства можно по‑настоящему ощутить только «под жемчужно‑восковым небом Севера» (как писал Борис Шергин), после живописной, но долгой дороги к этим амбарам.
Атмосфера дальних соловецких скитов совершенно непередаваема. Пожалуй, единственное место, до которого я ещё не добралась, это дальняя губа Сосновая, связанная с началом иноческой жизни на Соловках, с именами преподобных Савватия и Германа Соловецких. Там был крест, по преданию поставленный самими преподобными. Туда можно от Реболды по отливу пройти, и есть отдельная дорога. Но сейчас там ничего старинного не сохранилось, но место важное.
Почему я не называю Муксалму и дорогу на Секирную гору? Эти дороги для меня тоже очень важны, но там непременно встретишь туристов. Почему я не выделяю лодки? Дело в том, что я, как ненастоящая поморка, так и не научилась грести.
А Соловки глазами медиевиста какие? Чем примечателен монастырь? Есть ли у него особенная роль, особая привлекательность по сравнению с другими монастырями? В чём его ценность для государства?
Татьяна Матасова: У Соловков много эпитетов: Духовная твердыня Беломорья, Русский Афон, Русская Голгофа. Соловки — особое место на карте России, и этот монастырь ни с чем нельзя сопоставить, нельзя сказать, что есть монастыри в чем‑то похожие. Есть монастыри по ряду параметров сходные — Кирилло‑Белозерский или Антониево‑Сийский монастырь, до известной степени — Трифонов монастырь на Кольском полуострове... Есть монастыри отдалённые, есть крупные — по этим двум параметрам можно найти аналоги Соловкам. Но это отдалённые аналоги. Соловки уникальны. Это ведь был не просто монастырь, основанный где‑то далеко, это был монастырь, основанный там, где фактически не было русской культуры и русского мира. Только после основания монастыря начинается активная колонизация этих мест.
Конечно, мы знаем, что Белое море было известно новгородцам и раньше, что они там промышляли — охотились, ловили рыбу с большим успехом, — но постоянных поселений там почти не было. Соловецкий монастырь стал локомотивом развития региона. Более того, поморской культуры, которую мы все знаем и любим, просто не было бы в привычном нам виде, если бы не было Соловецкого монастыря. В монастыре было очень много чего придумано такого, что потом стало важной частью культуры Беломорья. И я имею в виду не только технологические усовершенствования или наиболее удачные способы организации промыслов, я имею в виду многие идеи из текстов, которые были созданы на Соловках или активно читались на Соловках: Шестодневы, Толковая Палея и другие. Соловецкая библиотека — одна из главных библиотек Русского Севера. Она сопоставима, пожалуй, только с библиотеками Антонио‑Сийского и Кирилло‑Белозерского монастырей. Сюжеты, образы и смыслы из соловецких рукописей мы встречаем в памятниках северного фольклора.
Если говорить об архитектуре, я бы выделила Спасо‑Преображенский собор Соловецкого монастыря, тоже уникальный. Его прототип — Успенский собор Московского Кремля, построенный болонским архитектором Аристотелем Фиораванти в 1479 году, с возведения которого начинается новая страница в истории русской архитектуры. Большинство крупных соборов XѴI и XѴII века — это ориентация на собор Фиораванти. Но Спасо‑Преображенский собор Соловецкого монастыря особенный. В нём оригинально развиты итальянские традиции, там есть, как принято говорить, идея шатра или идея маяка, и именно поэтому он здорово виден с моря, и это, конечно, ориентир очень значимый.
Неслучайно многие мои друзья и коллеги говорят, что Соловки — это не просто место, это образ и символ. Образ и символ очень многих вещей, возвышенных и радостных в первую очередь.
Но, конечно, есть у Соловков и другая грань. Лагерь. Вообще, я считаю, травма сталинских репрессий в нас во всех живёт, память общества об этом не изжита, не проработана, она влияет на каждого из нас. Для общества лагерная тема принадлежит к числу наиболее актуальных.
Многие из тех, кто едет на Соловки, едут сюда в память о лагере?
Татьяна Матасова: Да, очень многие. И мне кажется, это очень важно. Но я уверена, что неправильно выделять какую‑то одну сторону Соловков. Как только ты выделяешь одно, ты как бы отодвигаешь на задний план другое. А это в корне неверно, ведь этапы соловецкой истории равнозначны. Ни уникальная домонастырская история, ни потом яркая история Соловецкой обители не должны заслонить ужасы соловецкого лагеря, но и ужасы соловецкого лагеря тоже не должны заслонить многообразную соловецкую историю более раннюю, необычайно древнюю. Вообще стоит помнить о домонастырской истории, мы о ней иногда как‑то забываем, а очень зря. Ведь преподобные понимали, что пришли в особое пространство, со своими страстями и тайнами: не преподобные открыли остров, но они своими трудами и молитвами сущностно изменили его, остров превратился из смутного демонического и маргинального места в благодатное и светлое, как писали книжники XѴII века, «как звезда в небеси сияющее». Не случайно ведь монастырь Спасо‑Преображенский. Вообще, образ преображения в широком смысле для Соловков ключевой.
Татьяна Александровна, символ, бренд Соловков лично для вас — это что?
Татьяна Матасова: Я не бренд‑менеджер. Мне кажется, что основная линия Соловков сегодня — монастырская. Поэтому что вне монастыря современные Соловки и вообще Соловки невозможно себе представить. Монастырь — это как бы сверхтема Соловков: и лагерь связан с закрытием монастыря, и современная жизнь связана с возрождением монастыря, и дохристианские Соловки превратились в христианские благодаря монастырю. Так что если говорить о брендах, должна быть символика, где бы обыгрывался монастырь. Причём не просто стены и башни, как любили в советское время, а монастырь как выдающийся христианский комплекс — со святынями, с мощами, с подвижниками, с их образом жизни. Без этого Соловки неправильно представлять.
Сколько дней вы советуете провести на Соловках для начала?
Татьяна Матасова: Соловки — это не просто пространство, в котором можно дойти от одной достопримечательности до другой. Здесь ходишь не так, как в центре какого‑нибудь крупного города. Здесь совершенно иначе течёт время и по‑другому ощущается пространство. Поэтому я совершенно не могу внутренне принять поездки на Соловки длиной в три дня или в пять дней. Мне кажется, что если у тебя нет времени, то минимум на Соловках — это семь‑десять дней, а если время есть, то 20 – 30 дней, не меньше. Особенно когда приезжаешь сюда впервые. Нужно много времени на спокойное созерцание. Соловки — это не только место подвига, преодоления себя, подъёма в пять утра, чтобы попасть на остров Анзер или на братскую молитву или чтобы поймать рассвет в камеру, это время и пространство для того, чтобы прекратить бег, наконец. Это особенно важно для нас, жителей больших городов, сумасшедших, с перезабитыми графиками, с кучей дел, которые кажутся важными... Соловки — это место, где можно и нужно замедлиться.
О себе
Меня зовут Татьяна Александровна Матасова. Я кандидат исторических наук, доцент, заместитель заведующего кафедрой истории России до начала XIX века исторического факультета МГУ, который и окончила.
Занимаюсь историей русско‑итальянских связей эпохи Средневековья и историей культуры Русского Севера.
Печатается по: Русский Афон. Беседа Ксении Сергазиной с Татьяной Матасовой // Мир Музея. 2024. №9. С.20–23.
См. также:
Гуреев М. Святые Русской Фиваиды // Мир Музея. 2024. №7. С.31–34.
Гуреев М. Silentium // Музея. 2024. №3. С.2–5.
Гуреев М. Дурная бесконечность Соловков // Мир Музея. 2024. №4. С.28–30.
Гуреев М. Спас-Камень // Мир Музея. 2023. №12. С.2–5.
Сергазина К. Дом Густава Шпета // Мир Музея. 2024. №4. С.30.
Гуреев М. Попова Курья // Мир Музея. 2024. №9. С.2–5.
Тренин‑Страусов П.. Кто такая Тоня Тетрина? // Мир Музея. 2023. №7. С.2–6.
Гуреев М. Святые Русской Фиваиды // Мир Музея. 2024. №7. С.31–34.
Гуреев М. Silentium // Музея. 2024. №3. С.2–5.
Гуреев М. Дурная бесконечность Соловков // Мир Музея. 2024. №4. С.28–30.
Гуреев М. Спас-Камень // Мир Музея. 2023. №12. С.2–5.
Сергазина К. Дом Густава Шпета // Мир Музея. 2024. №4. С.30.
Гуреев М. Попова Курья // Мир Музея. 2024. №9. С.2–5.
Тренин‑Страусов П.. Кто такая Тоня Тетрина? // Мир Музея. 2023. №7. С.2–6.