О новых проектах Владимиро‑Суздальского музея‑заповедника рассказал нашему журналу заместитель генерального директора по научной работе Олег Рыжков. Беседовала Ксения Сергазина.
Олег Владимирович, наш номер приурочен к юбилею Суздаля, поэтому с него и начнём. Как музей отмечает 1000‑летие Суздаля?
Олег Рыжков: К 1000‑летию Суздаля мы подошли очень ответственно. В Суздале 12 июня открылась наша выставка «Русский феникс. Суздальская земля». Мы сделали её совместно с музеями Московского Кремля.
Плюс, конечно, поработали с приведением в порядок наших объектов, с благоустройством территории, изменили режимы посещения объектов. На время торжеств мы открыли Кремль для свободного посещения. И, конечно, мы планируем использовать наше пространство как театральные, концертные площадки, устраивать опен‑эйры.
Какого времени концепт «Суздаль — это город‑музей»? Раньше Золотого кольца или позже?
Олег Рыжков: Решения о том, что Суздаль будет городом‑музеем, — это середина 1950‑х, тогда про Золотое кольцо ещё не думали. В городе тогда работали великолепные исследователи, в частности, историк и археолог Николай Николаевич Воронин (1904 – 1976) — ему было в этом году 120 лет, и у нас в музее есть посвящённый ему мемориальный уголок. Воронин получил сначала Сталинскую, потом Ленинскую премии именно за работу с наследием Владимиро‑Суздальской земли. Но, как вы понимаете, работа с наследием в то время — это не сохранение русской культуры, а пропаганда русской культуры. Сохранением русской культуры мы занимаемся сейчас. А тогда немножко играли с фактами, что‑то поднимали на щит. Здесь же всё пропитано православием — а о православии вслух говорить было нельзя. К примеру, книга Н. Н. Воронина про Андрея Боголюбского так и не увидела свет именно потому, что автор не мог говорить об истории Руси и не говорить о религии.
Теперь вопрос о музее: как в современном мире отличить музей от не‑музея? Какие черты музея как сообщества, музея как структуры, музея как живого организма кажутся вам важными?
Олег Рыжков: Наша точка зрения, точка зрения команды, в которой я работаю, такова: музей — это прежде всего коллекция. Есть коллекция — есть музей. Второе значимое — это хранение коллекции, главная функция музея. Если существует институция, которая обладает коллекцией и видит свою задачу в том, чтобы её сохранить, — перед нами классический музей в чистом виде. Частный или государственный — это вопрос доступности коллекции этого музея. И третий важный момент — это изучение наследия. Должна быть музейная наука, должно быть изучение коллекции, должны быть публикации, каталог, популяризация коллекции, пополнение коллекции, работа с коллекцией. И тогда это музей.
Но коллекция — это то, что ценно, не просто собрание плакатов. Ценность коллекции — это очень сложная тема. Отличить ценное от менее ценного и неценного должны эксперты, срез общества — ведь сегодня мы в хранилище своей культуры отбираем одни вещи, завтра — другие. И на мой взгляд, если в музее нет экспертного сообщества, то говорить о том, что вы музей, рано, вы коллекционер.
Музей создаётся в том числе экспертным мнением коллег о том, что именно ценно, что именно мы храним, что именно мы маркируем как свою культуру. Я полностью согласен с точкой зрения Михаила Борисовича Пиотровского: сегодня музей — это баланс между хранением, изучением и популяризацией — неким шоу, потому что сегодня экспонирование, представление предметов всё больше и больше напоминает зрелище, шоу. И это, на мой взгляд, хорошо, потому что показать музейный предмет интересно — это большое искусство.
Кто сейчас в команде Владимиро‑Суздальского музея‑заповедника? На кого вы опираетесь? Какие вообще специалисты нужны в большом музее?
Олег Рыжков: Большая часть команды 2022 года — москвичи, «понаехавшие». Но есть и сердце музея — хранители, в первую очередь главный хранитель и хранители коллекцией. Они с коллекцией живут практически всю жизнь. Сегодня получилась сбалансированная команда, мы нашли общий язык. И планируем усилить работу с архитектурой, потому что большую часть коллекции нашего музея представляют собой здания, архитектура (для музея штат архитекторов не очень свойствен, потому что раньше памятниками занимались реставраторы — Владимирская реставрация и Суздальская реставрация). Но у нас же не только каменное наследие, у нас ещё и деревянное зодчество!
Музей деревянного зодчества в Суздале не завершили. Есть воспоминания Валерия Анисимова, занимавшегося созданием коллекции деревянных зданий, в которых он пишет, что из 10 – 11 объектов, выбранных для музея, удалось перевезти только пять. В 1970‑е годы прекратилось финансирование. А мы хотим завершить то, что было задумано, хотим увидеть Музей деревянного зодчества в его первоначальном, задуманном варианте.
Прошло много лет — деревянные здания сгорают, портятся... Чем вы планируете дополнить этот музей?
Олег Рыжков: Мы провели экспедиции, кое‑что ещё цело, на пять усадеб наскребём. Плюс у нас очень много оригинальных обмеров. Если использовать правильный лесоматериал, правильные технологии, то мы вполне можем делать научно обоснованные реплики. В случае деревянного зодчества это допустимо. И здесь, конечно, надо опираться на специалистов‑реставраторов, которые знают технологии.
Тогда можно и технологии показать, восстановить! Мастерство — хорошая тема.
Олег Рыжков: Да. С этим проектом мы нашли отклик в фонде президентских грантов — выиграли трёхлетний грант «Владимирская плотницкая артель». Хотим на примере реставрации наших объектов показывать плотницкие технологии. И это нашло живой отклик среди жителей — многие ведь живут в старых домах, их надо ремонтировать, а умения нет, бригад нет, поэтому и замещают старинные материалы современными. А у нас ведь все индустриальные линии из Скандинавии — вот и идёт процесс замещения остатков старой русской деревни современными технологиями.
Что сейчас в музее‑заповеднике? Чем живёт музей?
Олег Рыжков: Мы видим развитие по двум крупным направлениям. Во‑первых, организуем выставки — на более современном уровне, перепридумывая подачу исторического материала. Примером стала выставка «Сунгирь» и выставка «Галле», которую мы делаем совместно с музеем в Кускове. Во‑вторых, проводим атрибуцию того, что есть в нашем собрании. В те времена, когда я ещё исполнял обязанности заместителя министра культуры, мы видели, что в провинциальных музеях не хватает технологических лабораторий. И тогда мы создали на базе Русского музея мобильную лабораторию с оборудованием и специалистами высшего класса, они получили возможность выезжать в региональные музеи и проводить исследования, которые требуют технологичных аппаратов.
Обычно картина едет в исследовательский центр, а у нас получилось наоборот. Это то, что касается работы с коллекцией: экспонирование, атрибутирование, научные исследования. Следующее большое направление — это создание новых объектов показа. Для того чтобы у нас было как можно больше площадок, чтобы люди приезжали к нам, на Владимиро‑Суздальскую землю, мы реализуем сейчас несколько проектов по созданию новых музейных площадок. Первый проект — стоянка первобытного человека, она здесь, в черте Владимира. Мы планируем реализовать замысел 1960‑х годов по строительству здания‑музея на месте этой стоянки. Оттуда великолепный вид на пойму Клязьмы, на церковь Покрова на Нерли, на соборы Боголюбова. Это подтолкнуло нас к мысли сделать там археологический ландшафтный парк, который одновременно будет работать как городской парк. Городские власти нас полностью поддерживают, мы идём с ними рука об руку.
В Суздале мы тоже решили — совместно с Институтом археологии РАН — поработать с Мжарскими курганами. Это территория на въезде в Суздаль со стороны Владимира. На противоположном от города берегу реки Мжара расположен некрополь X – XI веков, где захоронены славяне, уже христиане, там около 400 небольших курганов, и очень живописные виды. Думаю, место для некрополя было выбрано не случайно: есть город живых, а через реку — город мёртвых. Ты всегда видишь, где твои предки, и предки за тобой присматривают.
Там уже были раскопки?
Олег Рыжков: Да, там копали в 1970‑е годы, было раскрыто две трети некрополя, одна треть не раскопана. Мы планируем также совместить городской парк и археологический заповедник, воссоздать на каком‑то участке некрополь. Основой парка будет луговая растительность.
Кроме того, мы благоустраиваем территорию Спасо‑Евфимиева монастыря в Суздале — восстановили монастырский (настоятельский) сад и аптекарский огород монастыря. В числе интересных проектов — работа с локальным зодчеством. Сейчас это Георгиевский собор Юрьева Польского, который передали нашему музею — он был муниципальным музеем.
И наконец, мы собираемся сделать отдельный Музей белокаменного зодчества, в одном из наших зданий. Скорее всего, это будет здание нынешнего исторического музея. Оно, кстати, и строилось как музейное — здание архивной комиссии.
Белый камень — удивительный материал, «застывшее море», он состоит из остатков морских организмов, если присмотреться, можно их увидеть. Мы хотим показать и специфику самого камня, и особенности белокаменного зодчества — технику кладки, архитектурную форму зданий, белокаменную резьбу. Интересно же, откуда взялись все эти животные и люди, почему именно они, почему такой сюжет.
Нас интересует вся группа белокаменных памятников, заказчиком которых были Юрий Долгорукий, два его сына, Андрей Боголюбский и Всеволод Большое Гнездо, и Святослав Всеволодович. Совершенно очевидно, в строительстве этих храмов наряду с русскими мастерами — местными и, вероятно, из Галича — на каком-то этапе участвовали мастера из Северной Италии и Южной Германии. Очень интересный синтез. Здесь увязываются Переславль‑Залесский, Юрьев‑Польский, Кидекша, Владимир, Боголюбово.
Ещё и маршруты пересобираются...
Олег Рыжков: Мы совместно с Институтом археологии РАН развиваем также проект «Культурный маршрут. Суздальское ополье». Практика культурных маршрутов очень распространена в Европе, самый известный из них — путь в Сантьяго‑де‑Компостела (Испания). Это маршрут Святого Иакова, он подаётся как паломнический, но на самом деле это культурный маршрут, со всеми атрибутами — есть протяжённость в пространстве, объединённая единой философией, единой нитью, есть памятники, есть развитие территорий этих памятников и так далее. И в Суздальском ополье всё это есть.
Кстати, я всем советую ездить к нам не по Владимирке, а через Переславль‑Залесский, по Большой Переяславской дороге.
Олег Рыжков: К 1000‑летию Суздаля мы подошли очень ответственно. В Суздале 12 июня открылась наша выставка «Русский феникс. Суздальская земля». Мы сделали её совместно с музеями Московского Кремля.
Плюс, конечно, поработали с приведением в порядок наших объектов, с благоустройством территории, изменили режимы посещения объектов. На время торжеств мы открыли Кремль для свободного посещения. И, конечно, мы планируем использовать наше пространство как театральные, концертные площадки, устраивать опен‑эйры.
Какого времени концепт «Суздаль — это город‑музей»? Раньше Золотого кольца или позже?
Олег Рыжков: Решения о том, что Суздаль будет городом‑музеем, — это середина 1950‑х, тогда про Золотое кольцо ещё не думали. В городе тогда работали великолепные исследователи, в частности, историк и археолог Николай Николаевич Воронин (1904 – 1976) — ему было в этом году 120 лет, и у нас в музее есть посвящённый ему мемориальный уголок. Воронин получил сначала Сталинскую, потом Ленинскую премии именно за работу с наследием Владимиро‑Суздальской земли. Но, как вы понимаете, работа с наследием в то время — это не сохранение русской культуры, а пропаганда русской культуры. Сохранением русской культуры мы занимаемся сейчас. А тогда немножко играли с фактами, что‑то поднимали на щит. Здесь же всё пропитано православием — а о православии вслух говорить было нельзя. К примеру, книга Н. Н. Воронина про Андрея Боголюбского так и не увидела свет именно потому, что автор не мог говорить об истории Руси и не говорить о религии.
Теперь вопрос о музее: как в современном мире отличить музей от не‑музея? Какие черты музея как сообщества, музея как структуры, музея как живого организма кажутся вам важными?
Олег Рыжков: Наша точка зрения, точка зрения команды, в которой я работаю, такова: музей — это прежде всего коллекция. Есть коллекция — есть музей. Второе значимое — это хранение коллекции, главная функция музея. Если существует институция, которая обладает коллекцией и видит свою задачу в том, чтобы её сохранить, — перед нами классический музей в чистом виде. Частный или государственный — это вопрос доступности коллекции этого музея. И третий важный момент — это изучение наследия. Должна быть музейная наука, должно быть изучение коллекции, должны быть публикации, каталог, популяризация коллекции, пополнение коллекции, работа с коллекцией. И тогда это музей.
Но коллекция — это то, что ценно, не просто собрание плакатов. Ценность коллекции — это очень сложная тема. Отличить ценное от менее ценного и неценного должны эксперты, срез общества — ведь сегодня мы в хранилище своей культуры отбираем одни вещи, завтра — другие. И на мой взгляд, если в музее нет экспертного сообщества, то говорить о том, что вы музей, рано, вы коллекционер.
Музей создаётся в том числе экспертным мнением коллег о том, что именно ценно, что именно мы храним, что именно мы маркируем как свою культуру. Я полностью согласен с точкой зрения Михаила Борисовича Пиотровского: сегодня музей — это баланс между хранением, изучением и популяризацией — неким шоу, потому что сегодня экспонирование, представление предметов всё больше и больше напоминает зрелище, шоу. И это, на мой взгляд, хорошо, потому что показать музейный предмет интересно — это большое искусство.
Кто сейчас в команде Владимиро‑Суздальского музея‑заповедника? На кого вы опираетесь? Какие вообще специалисты нужны в большом музее?
Олег Рыжков: Большая часть команды 2022 года — москвичи, «понаехавшие». Но есть и сердце музея — хранители, в первую очередь главный хранитель и хранители коллекцией. Они с коллекцией живут практически всю жизнь. Сегодня получилась сбалансированная команда, мы нашли общий язык. И планируем усилить работу с архитектурой, потому что большую часть коллекции нашего музея представляют собой здания, архитектура (для музея штат архитекторов не очень свойствен, потому что раньше памятниками занимались реставраторы — Владимирская реставрация и Суздальская реставрация). Но у нас же не только каменное наследие, у нас ещё и деревянное зодчество!
Музей деревянного зодчества в Суздале не завершили. Есть воспоминания Валерия Анисимова, занимавшегося созданием коллекции деревянных зданий, в которых он пишет, что из 10 – 11 объектов, выбранных для музея, удалось перевезти только пять. В 1970‑е годы прекратилось финансирование. А мы хотим завершить то, что было задумано, хотим увидеть Музей деревянного зодчества в его первоначальном, задуманном варианте.
Прошло много лет — деревянные здания сгорают, портятся... Чем вы планируете дополнить этот музей?
Олег Рыжков: Мы провели экспедиции, кое‑что ещё цело, на пять усадеб наскребём. Плюс у нас очень много оригинальных обмеров. Если использовать правильный лесоматериал, правильные технологии, то мы вполне можем делать научно обоснованные реплики. В случае деревянного зодчества это допустимо. И здесь, конечно, надо опираться на специалистов‑реставраторов, которые знают технологии.
Тогда можно и технологии показать, восстановить! Мастерство — хорошая тема.
Олег Рыжков: Да. С этим проектом мы нашли отклик в фонде президентских грантов — выиграли трёхлетний грант «Владимирская плотницкая артель». Хотим на примере реставрации наших объектов показывать плотницкие технологии. И это нашло живой отклик среди жителей — многие ведь живут в старых домах, их надо ремонтировать, а умения нет, бригад нет, поэтому и замещают старинные материалы современными. А у нас ведь все индустриальные линии из Скандинавии — вот и идёт процесс замещения остатков старой русской деревни современными технологиями.
Что сейчас в музее‑заповеднике? Чем живёт музей?
Олег Рыжков: Мы видим развитие по двум крупным направлениям. Во‑первых, организуем выставки — на более современном уровне, перепридумывая подачу исторического материала. Примером стала выставка «Сунгирь» и выставка «Галле», которую мы делаем совместно с музеем в Кускове. Во‑вторых, проводим атрибуцию того, что есть в нашем собрании. В те времена, когда я ещё исполнял обязанности заместителя министра культуры, мы видели, что в провинциальных музеях не хватает технологических лабораторий. И тогда мы создали на базе Русского музея мобильную лабораторию с оборудованием и специалистами высшего класса, они получили возможность выезжать в региональные музеи и проводить исследования, которые требуют технологичных аппаратов.
Обычно картина едет в исследовательский центр, а у нас получилось наоборот. Это то, что касается работы с коллекцией: экспонирование, атрибутирование, научные исследования. Следующее большое направление — это создание новых объектов показа. Для того чтобы у нас было как можно больше площадок, чтобы люди приезжали к нам, на Владимиро‑Суздальскую землю, мы реализуем сейчас несколько проектов по созданию новых музейных площадок. Первый проект — стоянка первобытного человека, она здесь, в черте Владимира. Мы планируем реализовать замысел 1960‑х годов по строительству здания‑музея на месте этой стоянки. Оттуда великолепный вид на пойму Клязьмы, на церковь Покрова на Нерли, на соборы Боголюбова. Это подтолкнуло нас к мысли сделать там археологический ландшафтный парк, который одновременно будет работать как городской парк. Городские власти нас полностью поддерживают, мы идём с ними рука об руку.
В Суздале мы тоже решили — совместно с Институтом археологии РАН — поработать с Мжарскими курганами. Это территория на въезде в Суздаль со стороны Владимира. На противоположном от города берегу реки Мжара расположен некрополь X – XI веков, где захоронены славяне, уже христиане, там около 400 небольших курганов, и очень живописные виды. Думаю, место для некрополя было выбрано не случайно: есть город живых, а через реку — город мёртвых. Ты всегда видишь, где твои предки, и предки за тобой присматривают.
Там уже были раскопки?
Олег Рыжков: Да, там копали в 1970‑е годы, было раскрыто две трети некрополя, одна треть не раскопана. Мы планируем также совместить городской парк и археологический заповедник, воссоздать на каком‑то участке некрополь. Основой парка будет луговая растительность.
Кроме того, мы благоустраиваем территорию Спасо‑Евфимиева монастыря в Суздале — восстановили монастырский (настоятельский) сад и аптекарский огород монастыря. В числе интересных проектов — работа с локальным зодчеством. Сейчас это Георгиевский собор Юрьева Польского, который передали нашему музею — он был муниципальным музеем.
И наконец, мы собираемся сделать отдельный Музей белокаменного зодчества, в одном из наших зданий. Скорее всего, это будет здание нынешнего исторического музея. Оно, кстати, и строилось как музейное — здание архивной комиссии.
Белый камень — удивительный материал, «застывшее море», он состоит из остатков морских организмов, если присмотреться, можно их увидеть. Мы хотим показать и специфику самого камня, и особенности белокаменного зодчества — технику кладки, архитектурную форму зданий, белокаменную резьбу. Интересно же, откуда взялись все эти животные и люди, почему именно они, почему такой сюжет.
Нас интересует вся группа белокаменных памятников, заказчиком которых были Юрий Долгорукий, два его сына, Андрей Боголюбский и Всеволод Большое Гнездо, и Святослав Всеволодович. Совершенно очевидно, в строительстве этих храмов наряду с русскими мастерами — местными и, вероятно, из Галича — на каком-то этапе участвовали мастера из Северной Италии и Южной Германии. Очень интересный синтез. Здесь увязываются Переславль‑Залесский, Юрьев‑Польский, Кидекша, Владимир, Боголюбово.
Ещё и маршруты пересобираются...
Олег Рыжков: Мы совместно с Институтом археологии РАН развиваем также проект «Культурный маршрут. Суздальское ополье». Практика культурных маршрутов очень распространена в Европе, самый известный из них — путь в Сантьяго‑де‑Компостела (Испания). Это маршрут Святого Иакова, он подаётся как паломнический, но на самом деле это культурный маршрут, со всеми атрибутами — есть протяжённость в пространстве, объединённая единой философией, единой нитью, есть памятники, есть развитие территорий этих памятников и так далее. И в Суздальском ополье всё это есть.
Кстати, я всем советую ездить к нам не по Владимирке, а через Переславль‑Залесский, по Большой Переяславской дороге.
О себе
С июля 2022 года я заместитель генерального директора Владимиро‑Суздальского музея. Окончил физико‑математическую школу, потом Московский инженерно‑физический институт, кафедру лазерной физики, в 997 году окончил юридический факультет Московского университета и вышел на работу в органы государственной власти Москвы. Работал в департаменте городского имущества, в департаменте земельных ресурсов. В Министерстве культуры возглавил агентство по управлению и использованию памятников истории и культуры — и пришлось встать «на другую сторону баррикад».
Честно говоря, это полностью перевернуло мою жизнь, произошла серьёзная переоценка ценностей. Когда работаешь с наследием, это очень на тебя сильно влияет. До Владимира я работал в Российском институте стратегических исследований и среди прочего возглавлял экспертный совет фонда по сохранению и развитию Соловецкого архипелага (и сейчас работаю в совете, но уже не с такой интенсивностью).
Фото Алексея Коалёва, 2024 г.
На фото: Успенский собор во Владимире. XII в.
С июля 2022 года я заместитель генерального директора Владимиро‑Суздальского музея. Окончил физико‑математическую школу, потом Московский инженерно‑физический институт, кафедру лазерной физики, в 997 году окончил юридический факультет Московского университета и вышел на работу в органы государственной власти Москвы. Работал в департаменте городского имущества, в департаменте земельных ресурсов. В Министерстве культуры возглавил агентство по управлению и использованию памятников истории и культуры — и пришлось встать «на другую сторону баррикад».
Честно говоря, это полностью перевернуло мою жизнь, произошла серьёзная переоценка ценностей. Когда работаешь с наследием, это очень на тебя сильно влияет. До Владимира я работал в Российском институте стратегических исследований и среди прочего возглавлял экспертный совет фонда по сохранению и развитию Соловецкого архипелага (и сейчас работаю в совете, но уже не с такой интенсивностью).
Фото Алексея Коалёва, 2024 г.
На фото: Успенский собор во Владимире. XII в.
Печатается по: Застывшее море. Беседа Ксении Сергазиной с Олегом Рыжковым // Мир Музея. 2024. №7. С. 9 – 12.
См. также:
Николя Челоро: Суздаль — живое сердце России. Беседа Ксении Сергазиной с Николя Челоро // Мир Музея. 2024. №7. С. 27.
«У Суздаля особая звезда». Беседа Ксении Сергазиной с Алисой Бирюковой // Мир Музея. 2024. №7. С. 20.
Между пленэром, тюрьмой и кинематографом // Мир Музея. 2024. №7. С. 26 – 27.
Разговор в Вязёмах. Беседа Ларисы Плетниковой с Александром Рязановым // Мир Музея. 2024. №6. С. 20 – 22.
В Кремле и без музея? Беседа Валерии Ахметьевой с Ириной Кусовой // Мир Музея. 2023. №11. С. 46 – 47.
Лариса Плетникова. «Волга была в полном разливе...» // Мир Музея. 2023. №4. С. 19.
Валерия Ахметьева. Почём футболка с классиком? // Мир Музея. 2023. №4. С. 20 – 22.
Музей пушкинского счастья. Беседа Ксении Сергазиной с Евгением Богатырёвым // Мир Музея. 2024. №1. С. 16 – 17.
Николя Челоро: Суздаль — живое сердце России. Беседа Ксении Сергазиной с Николя Челоро // Мир Музея. 2024. №7. С. 27.
«У Суздаля особая звезда». Беседа Ксении Сергазиной с Алисой Бирюковой // Мир Музея. 2024. №7. С. 20.
Между пленэром, тюрьмой и кинематографом // Мир Музея. 2024. №7. С. 26 – 27.
Разговор в Вязёмах. Беседа Ларисы Плетниковой с Александром Рязановым // Мир Музея. 2024. №6. С. 20 – 22.
В Кремле и без музея? Беседа Валерии Ахметьевой с Ириной Кусовой // Мир Музея. 2023. №11. С. 46 – 47.
Лариса Плетникова. «Волга была в полном разливе...» // Мир Музея. 2023. №4. С. 19.
Валерия Ахметьева. Почём футболка с классиком? // Мир Музея. 2023. №4. С. 20 – 22.
Музей пушкинского счастья. Беседа Ксении Сергазиной с Евгением Богатырёвым // Мир Музея. 2024. №1. С. 16 – 17.