О русском некрополе в Италии рассказывает историк Михаил Талалай.
Беседовала Ирина Дин (Хохолева).
Михаил, вы получили техническое образование, но ваша карьера сложилась в гуманитарной плоскости. Скажите, пожалуйста, как получилось, что вы уже много лет занимаетесь русским наследием в Италии и в особенности русскими захоронениями?
Михаил Талалай: Как и тысячи моих соотечественников‑ровесников, я вступил на инженерную стезю, не имея к ней никакого влечения. Мой отец, тоже инженер, очень по‑русски посвящал всё свободное время культуре, причём с исследовательским пылом: он фотографировал интересующие его объекты, делал самодельные фотоальбомы. И я, будучи инженером, увлёкся историей Петербурга, краеведением, думая, что вся моя жизнь будет такой, как у отца: стабильная, скучная работа, интересные хобби. Но случилась перестройка, и я с большим удовольствием оставил инженерство и ушёл работать в Советский фонд культуры, основанный Д.С. Лихачёвым и Р.М. Горбачёвой, в отдел по охране памятников Петербурга. Так я стал профессиональным гуманитарием, причём в Фонде культуры, который в те годы был флагманом перемен.
Первые поездки на Апеннины, ещё по линии Фонда культуры, меня ошеломили: не только богатейшей цивилизацией, но и тем, что я называю полнотой жизни, во всех аспектах, включая бытовые. Я стал всё чаще тут бывать и как исследователь нашёл для себя особый ключ к освоению Италии русский ключ. Мои исследования были замечены отечественными итальянистами, и меня пригласили в заочную аспирантуру Российской академии наук. Изучение российского некрополя стало частью моей диссертационной работы, хотя я начал это вне всякой академической перспективы.
В самом деле, вы составили и издали полный свод имён выходцев из Российской империи и СССР, погребённых в Италии. Что вас сподвигло создать такой список, как долго вы собирали всю информацию и как? Что вас прежде всего заинтересовало в этом благородном деле?
Михаил Талалай: Советский фонд культуры закрылся вместе с Советским Союзом, и к середине 1990‑х годов я осознал, что живу больше в Италии, чем в России. Я чувствовал себя пионером в области местного русского наследия, и это меня вдохновляло. Не скрою, наряду с восхищением Италией была и ностальгия, которую я удовлетворял, читая бумаги в русских архивах, а также переписывая эпитафии на могилах соотечественников.
Один из самых красивых некрополей в Италии Тестаччо в Риме я посетил в 1989 году в сопровождении Дмитрия Иванова, сына Вячеслава Иванова. Уже тогда я подумал, как важно было бы составить свод оставшихся тут российских имён. Потом я узнал, что только на Тестаччо их с тысячу.
Надо сказать, что самодельные фотоальбомы петербургских кладбищ делал ещё мой отец‑инженер. Эти альбомы я бережно храню. А когда я пришёл в Фонд культуры, одним из первых моих дел было учреждение общественной комиссии «Некрополь» сохранение исторических кладбищ было святым делом для основателя Фонда, академика Лихачёва (это дело затем продолжил, очень основательно, мой коллега по петербурговедению Александр Кобак).
Поэтому и в Италии для меня стало таким естественным делом ходить по кладбищам и искать имена соотечественников. У меня возникало чувство, что этим людям, упокоившимся вдали от России, было бы важно знать, что кто‑то после кончины их всё‑таки вспомнит, прочтёт их имена, узнает профессии, какие‑то обстоятельства жизни. Некоторые эпитафии, казалось, обращались прямо ко мне, именно этими словами: «Вдали от своей Родины...» Думаю, что тут есть и именно российская специфика: глубинное чувство принадлежности к одному пространству, к одному миру. И меня интересовали все соотечественники, без исключения, и великие, и малые, и академики, и домохозяйки.
В православной традиции усопшим посвящают субботу: не скажу, чтобы специально, но как‑то так получилось, что я посещал кладбища именно по субботам. Мои итальянские друзья удивлялись этому моему времяпрепровождению, и мои разъяснения, признаться, их не вполне удовлетворяли. Пожалуй, лучше всего для них действовал рациональный аргумент: данные некрополя могучий исторический инструмент.
Собирал я эти данные лет 20, и это были не только походы, но и работа в архивах в первую очередь церковных, с их годичными метриками, а также в итальянских загсах.
Расскажите, пожалуйста, о захоронениях, которые для вас стали открытием, или о памятниках, которые удивили своей историей?
Михаил Талалай: Пожалуй, камертоном тут могут звучать стихи Пушкина: «Он не пришёл, кудрявый наш певец, с огнём в очах, с гитарой сладкогласной: под миртами Италии прекрасной он тихо спит...»
Могилу Николая Корсакова, лицейского друга поэта, искали многие, она в итоге нашлась в Ливорно, и я раскрыл, по ливорнийским архивам, все обстоятельства этого захоронения.
Поиски могилы другого пушкинского персонажа графини Закревской, «беззаконной кометы в кругу расчисленном светил», привели к дружбе с исследователями из Подольска, где у Закревских была усадьба, а затем к созданию двухтомной коллективной монографии об этой семье, причём на первый план вышел незаслуженно забытый государственный деятель Арсений Закревский, тоже похороненный в Тоскане.
Могила в Больцано Любови Достоевской, дочери писателя, которая тоже стала интересным литератором, это точка отсчёта, вокруг которой уже много лет идёт масштабная деятельность местного культурного общества «Русь»: издаются книги, проходят выставки, спектакли.
Особый ореол в нашей культуре возник вокруг кладбищенского острова Сан‑Микеле в Венеции, и как‑то самой получилось, что ещё до своего общего свода я выпустил небольшую книгу «Вдохновительница наших успокоений» такова цитата из эпитафии Дягилева. Венеция и тут уникальна: думаю, это единственное место, где хотели быть погребёнными люди, здесь и не жившие постоянно, таковы случаи Иосифа Бродского, Игоря Стравинского, Петра Вайля.
Какие захоронения, обнаруженные вами в Италии, были самые ранние, кто были те первые русские, обосновавшиеся в Италии? Можно ли, посещая русские кладбища, увидеть разницу эмигрантов разных волн?
Михаил Талалай: Первые русские семейства, которые приехали в Италию «на ПМЖ», это Бутурлины и Демидовы: они обосновались тут сразу по окончании наполеоновских войн. Это интереснейшие семьи, оставившие свой след и в русской, и в итальянской истории. Конечно, же сложились и их семейные некрополи. Я познакомился с их потомками: к примеру, демидовские мероприятия во Флоренции и Милане начинаются с панихид у могил Демидовых.
После революции по разным причинам Италия не стала страной русского исхода, но всё‑таки тут обосновались многие беженцы первой волны. Причём и здесь есть элемент исключительности Рим был городом русской аристократии, тут насчитывалось около 300 дворянских семейств. Это были люди, особенно приверженные традициям и ценностям «старой России». Их могилы узнаются по Croce russa, русскому восьмиконечному кресту. Представителей второй и третьей волны было совсем немного.
Были ли интересные встречи, когда родственники не знали могил своих предков, а вы для них открыли эти захоронения?
Михаил Талалай: Тут можно рассказать не одну историю. Иногда из подобных знакомств вырастали целые книги.
Так, однажды ко мне обратилась жительница Владимира Валентина Пичугина. Она просила найти могилу прадеда эсера Алексея Савенкова (почти однофамильца знаменитого террориста Бориса Савинкова). Могила нашлась, и Валентина, с моей помощью, её посетила. Более того, она написала, под моей редакцией, историческую повесть «Тайны прадеда»: оказалось, Алексей Савенков был внедрён в радикально‑революционную среду Италии царской тайной полицией... После 1917 года он, естественно, домой не вернулся.
Вы один занимаетесь русскими кладбищами в Италии или ещё кто‑то занимался поиском и изучением русских захоронений? Есть ли общественный резонанс у ваших книг и трудов?
Михаил Талалай: Наибольший отклик получило моё исследование партизанского некрополя: во время Второй мировой войны против наци‑фашизма (так в Италии называют два преступных режима, слившихся тут после 1943 года) в рядах Сопротивления сражалось около шести тысяч соотечественников, около 600 погибло. Трое павших партизан получили звание Героя Советского Союза: рязанец Фёдор Полетаев, бакинец Мехти Гусейн‑заде, кахетинец Форе Мосулишвили. За эти поиски в 2020 году меня наградили медалью Министерства обороны Российской Федерации «За заслуги в увековечении памяти погибших защитников Отечества».
Сейчас, к 80‑летию Великой Победы, я решил уточнить партизанский некрополь и подключил к делу соотечественницу, Екатерину Корнилкову, которая занимается исключительно партизанскими сюжетами. Следует назвать также итальянку Анну Роберти, почётного президента туринской ассоциации «Русский мир», которая провела образцовое исследование партизанского некрополя в родном краю в Пьемонте. Из моих коллег по некрополю следует также упомянуть русскую римлянку с польскими корнями Ванду Гасперович, которая занялась римским кладбищем Тестаччо ещё до моего появления в Италии, а потом мы объединили наши усилия.
В Англии и Франции есть волонтёрские организации, которые присматривают за русскими захоронениями и стараются поддерживать их в хорошем состоянии. Есть ли что‑то похожее в Италии?
Михаил Талалай: Волонтёрских организаций в Италии не возникло. Реставрацией могил немало занимается Россотрудничество по своим дипломатическим каналам. У них есть свои приоритеты художественные надгробия (к примеру, работа скульптора Марка Антокольского и могила Карла Брюллова на Тестаччо), захоронения видных дипломатов, героев‑партизан. Конечно, клирики Русской православной церкви уделяют много внимания некрополю.
Фото на главной странице: Кладбище Тестаччо в Риме. Надгробие княжны М.Оболенской работы М.Антокольского. Сентябрь 2024 г. Фото автора.
Михаил Талалай: Как и тысячи моих соотечественников‑ровесников, я вступил на инженерную стезю, не имея к ней никакого влечения. Мой отец, тоже инженер, очень по‑русски посвящал всё свободное время культуре, причём с исследовательским пылом: он фотографировал интересующие его объекты, делал самодельные фотоальбомы. И я, будучи инженером, увлёкся историей Петербурга, краеведением, думая, что вся моя жизнь будет такой, как у отца: стабильная, скучная работа, интересные хобби. Но случилась перестройка, и я с большим удовольствием оставил инженерство и ушёл работать в Советский фонд культуры, основанный Д.С. Лихачёвым и Р.М. Горбачёвой, в отдел по охране памятников Петербурга. Так я стал профессиональным гуманитарием, причём в Фонде культуры, который в те годы был флагманом перемен.
Первые поездки на Апеннины, ещё по линии Фонда культуры, меня ошеломили: не только богатейшей цивилизацией, но и тем, что я называю полнотой жизни, во всех аспектах, включая бытовые. Я стал всё чаще тут бывать и как исследователь нашёл для себя особый ключ к освоению Италии русский ключ. Мои исследования были замечены отечественными итальянистами, и меня пригласили в заочную аспирантуру Российской академии наук. Изучение российского некрополя стало частью моей диссертационной работы, хотя я начал это вне всякой академической перспективы.
В самом деле, вы составили и издали полный свод имён выходцев из Российской империи и СССР, погребённых в Италии. Что вас сподвигло создать такой список, как долго вы собирали всю информацию и как? Что вас прежде всего заинтересовало в этом благородном деле?
Михаил Талалай: Советский фонд культуры закрылся вместе с Советским Союзом, и к середине 1990‑х годов я осознал, что живу больше в Италии, чем в России. Я чувствовал себя пионером в области местного русского наследия, и это меня вдохновляло. Не скрою, наряду с восхищением Италией была и ностальгия, которую я удовлетворял, читая бумаги в русских архивах, а также переписывая эпитафии на могилах соотечественников.
Один из самых красивых некрополей в Италии Тестаччо в Риме я посетил в 1989 году в сопровождении Дмитрия Иванова, сына Вячеслава Иванова. Уже тогда я подумал, как важно было бы составить свод оставшихся тут российских имён. Потом я узнал, что только на Тестаччо их с тысячу.
Надо сказать, что самодельные фотоальбомы петербургских кладбищ делал ещё мой отец‑инженер. Эти альбомы я бережно храню. А когда я пришёл в Фонд культуры, одним из первых моих дел было учреждение общественной комиссии «Некрополь» сохранение исторических кладбищ было святым делом для основателя Фонда, академика Лихачёва (это дело затем продолжил, очень основательно, мой коллега по петербурговедению Александр Кобак).
Поэтому и в Италии для меня стало таким естественным делом ходить по кладбищам и искать имена соотечественников. У меня возникало чувство, что этим людям, упокоившимся вдали от России, было бы важно знать, что кто‑то после кончины их всё‑таки вспомнит, прочтёт их имена, узнает профессии, какие‑то обстоятельства жизни. Некоторые эпитафии, казалось, обращались прямо ко мне, именно этими словами: «Вдали от своей Родины...» Думаю, что тут есть и именно российская специфика: глубинное чувство принадлежности к одному пространству, к одному миру. И меня интересовали все соотечественники, без исключения, и великие, и малые, и академики, и домохозяйки.
В православной традиции усопшим посвящают субботу: не скажу, чтобы специально, но как‑то так получилось, что я посещал кладбища именно по субботам. Мои итальянские друзья удивлялись этому моему времяпрепровождению, и мои разъяснения, признаться, их не вполне удовлетворяли. Пожалуй, лучше всего для них действовал рациональный аргумент: данные некрополя могучий исторический инструмент.
Собирал я эти данные лет 20, и это были не только походы, но и работа в архивах в первую очередь церковных, с их годичными метриками, а также в итальянских загсах.
Расскажите, пожалуйста, о захоронениях, которые для вас стали открытием, или о памятниках, которые удивили своей историей?
Михаил Талалай: Пожалуй, камертоном тут могут звучать стихи Пушкина: «Он не пришёл, кудрявый наш певец, с огнём в очах, с гитарой сладкогласной: под миртами Италии прекрасной он тихо спит...»
Могилу Николая Корсакова, лицейского друга поэта, искали многие, она в итоге нашлась в Ливорно, и я раскрыл, по ливорнийским архивам, все обстоятельства этого захоронения.
Поиски могилы другого пушкинского персонажа графини Закревской, «беззаконной кометы в кругу расчисленном светил», привели к дружбе с исследователями из Подольска, где у Закревских была усадьба, а затем к созданию двухтомной коллективной монографии об этой семье, причём на первый план вышел незаслуженно забытый государственный деятель Арсений Закревский, тоже похороненный в Тоскане.
Могила в Больцано Любови Достоевской, дочери писателя, которая тоже стала интересным литератором, это точка отсчёта, вокруг которой уже много лет идёт масштабная деятельность местного культурного общества «Русь»: издаются книги, проходят выставки, спектакли.
Особый ореол в нашей культуре возник вокруг кладбищенского острова Сан‑Микеле в Венеции, и как‑то самой получилось, что ещё до своего общего свода я выпустил небольшую книгу «Вдохновительница наших успокоений» такова цитата из эпитафии Дягилева. Венеция и тут уникальна: думаю, это единственное место, где хотели быть погребёнными люди, здесь и не жившие постоянно, таковы случаи Иосифа Бродского, Игоря Стравинского, Петра Вайля.
Какие захоронения, обнаруженные вами в Италии, были самые ранние, кто были те первые русские, обосновавшиеся в Италии? Можно ли, посещая русские кладбища, увидеть разницу эмигрантов разных волн?
Михаил Талалай: Первые русские семейства, которые приехали в Италию «на ПМЖ», это Бутурлины и Демидовы: они обосновались тут сразу по окончании наполеоновских войн. Это интереснейшие семьи, оставившие свой след и в русской, и в итальянской истории. Конечно, же сложились и их семейные некрополи. Я познакомился с их потомками: к примеру, демидовские мероприятия во Флоренции и Милане начинаются с панихид у могил Демидовых.
После революции по разным причинам Италия не стала страной русского исхода, но всё‑таки тут обосновались многие беженцы первой волны. Причём и здесь есть элемент исключительности Рим был городом русской аристократии, тут насчитывалось около 300 дворянских семейств. Это были люди, особенно приверженные традициям и ценностям «старой России». Их могилы узнаются по Croce russa, русскому восьмиконечному кресту. Представителей второй и третьей волны было совсем немного.
Были ли интересные встречи, когда родственники не знали могил своих предков, а вы для них открыли эти захоронения?
Михаил Талалай: Тут можно рассказать не одну историю. Иногда из подобных знакомств вырастали целые книги.
Так, однажды ко мне обратилась жительница Владимира Валентина Пичугина. Она просила найти могилу прадеда эсера Алексея Савенкова (почти однофамильца знаменитого террориста Бориса Савинкова). Могила нашлась, и Валентина, с моей помощью, её посетила. Более того, она написала, под моей редакцией, историческую повесть «Тайны прадеда»: оказалось, Алексей Савенков был внедрён в радикально‑революционную среду Италии царской тайной полицией... После 1917 года он, естественно, домой не вернулся.
Вы один занимаетесь русскими кладбищами в Италии или ещё кто‑то занимался поиском и изучением русских захоронений? Есть ли общественный резонанс у ваших книг и трудов?
Михаил Талалай: Наибольший отклик получило моё исследование партизанского некрополя: во время Второй мировой войны против наци‑фашизма (так в Италии называют два преступных режима, слившихся тут после 1943 года) в рядах Сопротивления сражалось около шести тысяч соотечественников, около 600 погибло. Трое павших партизан получили звание Героя Советского Союза: рязанец Фёдор Полетаев, бакинец Мехти Гусейн‑заде, кахетинец Форе Мосулишвили. За эти поиски в 2020 году меня наградили медалью Министерства обороны Российской Федерации «За заслуги в увековечении памяти погибших защитников Отечества».
Сейчас, к 80‑летию Великой Победы, я решил уточнить партизанский некрополь и подключил к делу соотечественницу, Екатерину Корнилкову, которая занимается исключительно партизанскими сюжетами. Следует назвать также итальянку Анну Роберти, почётного президента туринской ассоциации «Русский мир», которая провела образцовое исследование партизанского некрополя в родном краю в Пьемонте. Из моих коллег по некрополю следует также упомянуть русскую римлянку с польскими корнями Ванду Гасперович, которая занялась римским кладбищем Тестаччо ещё до моего появления в Италии, а потом мы объединили наши усилия.
В Англии и Франции есть волонтёрские организации, которые присматривают за русскими захоронениями и стараются поддерживать их в хорошем состоянии. Есть ли что‑то похожее в Италии?
Михаил Талалай: Волонтёрских организаций в Италии не возникло. Реставрацией могил немало занимается Россотрудничество по своим дипломатическим каналам. У них есть свои приоритеты художественные надгробия (к примеру, работа скульптора Марка Антокольского и могила Карла Брюллова на Тестаччо), захоронения видных дипломатов, героев‑партизан. Конечно, клирики Русской православной церкви уделяют много внимания некрополю.
Фото на главной странице: Кладбище Тестаччо в Риме. Надгробие княжны М.Оболенской работы М.Антокольского. Сентябрь 2024 г. Фото автора.
Печатается по: Кладбище как текст. Беседа Ирины Дин (Хохолевой) с Михаилом Талалаем // Мир Музея. 2024. №10. С.48–50.
См. также: Гуреев М. Похороненный крик // Мир Музея. 2024. №10. С.16–19.
Десять лучших. Подготовила Лариса Плетникова // Мир Музея. 2024. №2. С.48–51.
Сарианиди В. Тилля-Тепе. Подготовила Дарья Сабинина // Мир Музея. 2024. №2. С.31–33.
Сабинина Д. Последний день. Помпеи // Мир Музея. 2024. №10. С.2–5.
Десять лучших. Подготовила Лариса Плетникова // Мир Музея. 2024. №2. С.48–51.
Сарианиди В. Тилля-Тепе. Подготовила Дарья Сабинина // Мир Музея. 2024. №2. С.31–33.
Сабинина Д. Последний день. Помпеи // Мир Музея. 2024. №10. С.2–5.