Сказано у Екклесиаста: «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки».
Мыслится, что было на земле, то есть и в земле, потому что из земли пришло и в неё же уйдет. Многое спрессуется, разумеется, наложится друг на друга, сотрётся в памяти и оттого станет безбытным, а что‑то сохранится в толще слоёв, даже будучи погребённым под более молодыми напластованиями.
Ушедшая эпоха есть собрание иероглифов, оставленных нам людьми, которых уже давно нет в живых, и потому не у кого спросить, что они, эти иероглифы‑символы, означают. Стало быть, попытка чтения тех манускриптов, что в земле, во многом представляет собой импровизацию, игру воображения, если угодно. Потому как даже если бы они — наши легендарные предки — жили вечно, то едва ли поведали бы нам всю правду.
Старая Рязань, расположенная в 60 километрах на юго‑восток от Рязани нынешней, той, что до 1778 года называлась Переславль‑Рязанский, прекратила своё существование в 1237 году, была стёрта с лица земли правителем Улуса Джучи, внуком Чингисхана, братом хана Берке, племянником кагана Монгольской империи Угэдэя ханом Батыем.
В «Повести о разорении Рязани Батыем» это событие описано так: «Пришли язычники к городу, одни — с факелами, а иные — со стенобитными орудиями, а иные — со множеством лестниц. И взяли город Рязань в декабре месяце, в 21 день... И не осталось во граде ни одного живого, все заодно погибли и одну на всех чашу смертную испили. Не осталось там ни стонущего, ни плачущего: ни отца и матери по детям, ни ребёнка по отцу и по матери, ни брата по брату, ни по родным, но все вместе мёртвыми лежали... И пришёл из Чернигова в землю Рязанскую, во владения отцов своих (князь Ингварь Ингоревич, в крещении Косма. — М. Г.), и увидел её опустевшей... И пришёл он в город Рязань, и увидел град разорён, а мать свою, и снох своих, и родных, и великое множество людей мёртвыми лежащих, и стены разорены, церкви сожжены, и все сокровища из казны черниговских и рязанских князей расхищены. И увидел князь Ингварь Ингоревич, что пришла великая конечная погибель из‑за грехов наших, и с жалостью сердечной вскричал, словно труба, подающая знак к началу битвы, словно сладкозвучный орган причитая. И от великого крика и вопля страшного лежал на земле, словно мёртвый. И едва отлили его водою и носили на ветру. И едва вернулось к нему дыхание. Ибо кто не расплачется при такой погибели, или кто не возрыдает о столь многом числе людей православных, или кто не пожалеет о стольких убитых государях, или кто не будет стонать о таком завоевании!»
Тот исторгнутый из самого княжеского сердца вопль давно растворился в мреющих далях Оки, ставшей невольным свидетелем лютого Батыева погрома, но под землёй он звучит и по сей день.
— Вот тут, недалеко от Борисоглебского собора он и лишился чувств, — говорит Игорь Юрьевич Стрикалов, руководитель Старо‑Рязанской археологической экспедиции. — Упал ни жив ни мёртв...
«Отлили его водою и носили на ветру», — сказано в Повести. То есть поднимали князя над землёй (площадь городища — 48 гектаров), усеянной мёртвыми телами, над безмолвием возносили, а княжеский крик ещё звучал в ушах его слуг.
Когда же Ингварь Ингоревич ожил, то повелел похоронить погибших со всеми подобающими почестями, а также закопать человеческие останки, опознать которые не было никакой возможности. Так и ушли в землю целые семьи и роды, фамилии и кланы, были не небыли?
А вместе с ними погребли и почву, на которой жили люди, принявшие мученическую смерть.
Сначала эту почву топтала ордынская конница, потом она горела и слушала стоны человеческие, затем её обильно поливали слезами и кровью, и, наконец, она потрескалась, в неё легли мертвецы, и она оказалась под курганами, исчезнувшими погостами и городищами.
Первым исследователем Старой Рязани в начале XIX века стал археолог, член Императорского общества истории и древностей российских Дмитрий Павлович Тихомиров, выпустивший в 1844 году «Исторические сведения об археологических исследованиях в старой Рязани».
Его работу в 1888 году продолжил историк, археолог, коллекционер, член Рязанской губернской учёной архивной комиссии Алексей Васильевич Селиванов.
Первая же советская археологическая экспедиция в Старой Рязани была проведена в 1926 году под руководством профессора МГУ Василия Алексеевича Городцова. А с 1945 по 1974 года объект копали Александр Львович Монгайт и Владислав Петрович Даркевич.
Экспедиция Игоря Стрикалова, которая работает в Старой Рязани сейчас, в этом году отметила своё 30‑летие.
Время идёт над землёй. Здесь оно имеет обличие ливней и снегопадов, революций и войн, эпидемий и пожаров.
Под землей же всё совершается по‑другому.
Особенно это становится ясно, когда лопата археолога штык за штыком уходит с поверхности в недра, а княжеский крик становится всё громче и безысходней. Слой сменяет слой, и одно неподвижное время сменяет другое, в которое запрессованы кости и предметы — эти знаки былой жизни. Из многовековой темноты они выступают торжественно и чудно, но тут же слепнут на солнце, начинают крошиться, потому что перенеслись в другую эпоху и время сорвало с них покров неразгаданной тайны.
Они тленны.
Они заросли таким слоем памяти, что, даже будучи очищенными от земли, уже не смогут стать прежними, не смогут ожить.
Торф и чернозём, суглинки и солончаки, трасс и краснозём сохраняют волнообразное пересечение слоёв, их наложение друг на друга (в акустике это называется интерференция). И вот именно от этого их перекрещивания и рождается тот самый крик, что выбирается из раскопа, потому как он невещественен, а потому и живёт вечно.
— ...упал ни жив ни мертв, — разводит руками Стрикалов, — вот на этом самом месте. Потом его, конечно, привели в чувство, но убитых‑то не вернуть, не оживить, хоть все они и стоят перед глазами, молят о помощи. Это, кажется, у Иоанна Дамаскина есть такие слова: «Вспомнил я пророка, воскликнувшего: „Я — земля и пепел!“ И потом всмотрелся я в могилы, увидел голые кости во гробах и сказал: „Кто же здесь царь, кто простой воин? Кто богатый и нищий, праведник и грешник? Но упокой, Господи, с праведными раба Твоего!“»
В конце августа Старо‑Рязанский раскоп закрывается до следующего сезона. Экспедиционеры разъезжаются — кто в Рязань, кто в Москву, кто в Питер.
С осенним светом приходит и осенняя тишина, нарушаемая лишь гудением ветра над городищем да странным, напоминающим человеческий крик звуком, выходящим откуда‑то из‑под земли, над которой пролетает время.
Рязанская область – Москва, август 2024 г.
Ушедшая эпоха есть собрание иероглифов, оставленных нам людьми, которых уже давно нет в живых, и потому не у кого спросить, что они, эти иероглифы‑символы, означают. Стало быть, попытка чтения тех манускриптов, что в земле, во многом представляет собой импровизацию, игру воображения, если угодно. Потому как даже если бы они — наши легендарные предки — жили вечно, то едва ли поведали бы нам всю правду.
Старая Рязань, расположенная в 60 километрах на юго‑восток от Рязани нынешней, той, что до 1778 года называлась Переславль‑Рязанский, прекратила своё существование в 1237 году, была стёрта с лица земли правителем Улуса Джучи, внуком Чингисхана, братом хана Берке, племянником кагана Монгольской империи Угэдэя ханом Батыем.
В «Повести о разорении Рязани Батыем» это событие описано так: «Пришли язычники к городу, одни — с факелами, а иные — со стенобитными орудиями, а иные — со множеством лестниц. И взяли город Рязань в декабре месяце, в 21 день... И не осталось во граде ни одного живого, все заодно погибли и одну на всех чашу смертную испили. Не осталось там ни стонущего, ни плачущего: ни отца и матери по детям, ни ребёнка по отцу и по матери, ни брата по брату, ни по родным, но все вместе мёртвыми лежали... И пришёл из Чернигова в землю Рязанскую, во владения отцов своих (князь Ингварь Ингоревич, в крещении Косма. — М. Г.), и увидел её опустевшей... И пришёл он в город Рязань, и увидел град разорён, а мать свою, и снох своих, и родных, и великое множество людей мёртвыми лежащих, и стены разорены, церкви сожжены, и все сокровища из казны черниговских и рязанских князей расхищены. И увидел князь Ингварь Ингоревич, что пришла великая конечная погибель из‑за грехов наших, и с жалостью сердечной вскричал, словно труба, подающая знак к началу битвы, словно сладкозвучный орган причитая. И от великого крика и вопля страшного лежал на земле, словно мёртвый. И едва отлили его водою и носили на ветру. И едва вернулось к нему дыхание. Ибо кто не расплачется при такой погибели, или кто не возрыдает о столь многом числе людей православных, или кто не пожалеет о стольких убитых государях, или кто не будет стонать о таком завоевании!»
Тот исторгнутый из самого княжеского сердца вопль давно растворился в мреющих далях Оки, ставшей невольным свидетелем лютого Батыева погрома, но под землёй он звучит и по сей день.
— Вот тут, недалеко от Борисоглебского собора он и лишился чувств, — говорит Игорь Юрьевич Стрикалов, руководитель Старо‑Рязанской археологической экспедиции. — Упал ни жив ни мёртв...
«Отлили его водою и носили на ветру», — сказано в Повести. То есть поднимали князя над землёй (площадь городища — 48 гектаров), усеянной мёртвыми телами, над безмолвием возносили, а княжеский крик ещё звучал в ушах его слуг.
Когда же Ингварь Ингоревич ожил, то повелел похоронить погибших со всеми подобающими почестями, а также закопать человеческие останки, опознать которые не было никакой возможности. Так и ушли в землю целые семьи и роды, фамилии и кланы, были не небыли?
А вместе с ними погребли и почву, на которой жили люди, принявшие мученическую смерть.
Сначала эту почву топтала ордынская конница, потом она горела и слушала стоны человеческие, затем её обильно поливали слезами и кровью, и, наконец, она потрескалась, в неё легли мертвецы, и она оказалась под курганами, исчезнувшими погостами и городищами.
Первым исследователем Старой Рязани в начале XIX века стал археолог, член Императорского общества истории и древностей российских Дмитрий Павлович Тихомиров, выпустивший в 1844 году «Исторические сведения об археологических исследованиях в старой Рязани».
Его работу в 1888 году продолжил историк, археолог, коллекционер, член Рязанской губернской учёной архивной комиссии Алексей Васильевич Селиванов.
Первая же советская археологическая экспедиция в Старой Рязани была проведена в 1926 году под руководством профессора МГУ Василия Алексеевича Городцова. А с 1945 по 1974 года объект копали Александр Львович Монгайт и Владислав Петрович Даркевич.
Экспедиция Игоря Стрикалова, которая работает в Старой Рязани сейчас, в этом году отметила своё 30‑летие.
Время идёт над землёй. Здесь оно имеет обличие ливней и снегопадов, революций и войн, эпидемий и пожаров.
Под землей же всё совершается по‑другому.
Особенно это становится ясно, когда лопата археолога штык за штыком уходит с поверхности в недра, а княжеский крик становится всё громче и безысходней. Слой сменяет слой, и одно неподвижное время сменяет другое, в которое запрессованы кости и предметы — эти знаки былой жизни. Из многовековой темноты они выступают торжественно и чудно, но тут же слепнут на солнце, начинают крошиться, потому что перенеслись в другую эпоху и время сорвало с них покров неразгаданной тайны.
Они тленны.
Они заросли таким слоем памяти, что, даже будучи очищенными от земли, уже не смогут стать прежними, не смогут ожить.
Торф и чернозём, суглинки и солончаки, трасс и краснозём сохраняют волнообразное пересечение слоёв, их наложение друг на друга (в акустике это называется интерференция). И вот именно от этого их перекрещивания и рождается тот самый крик, что выбирается из раскопа, потому как он невещественен, а потому и живёт вечно.
— ...упал ни жив ни мертв, — разводит руками Стрикалов, — вот на этом самом месте. Потом его, конечно, привели в чувство, но убитых‑то не вернуть, не оживить, хоть все они и стоят перед глазами, молят о помощи. Это, кажется, у Иоанна Дамаскина есть такие слова: «Вспомнил я пророка, воскликнувшего: „Я — земля и пепел!“ И потом всмотрелся я в могилы, увидел голые кости во гробах и сказал: „Кто же здесь царь, кто простой воин? Кто богатый и нищий, праведник и грешник? Но упокой, Господи, с праведными раба Твоего!“»
В конце августа Старо‑Рязанский раскоп закрывается до следующего сезона. Экспедиционеры разъезжаются — кто в Рязань, кто в Москву, кто в Питер.
С осенним светом приходит и осенняя тишина, нарушаемая лишь гудением ветра над городищем да странным, напоминающим человеческий крик звуком, выходящим откуда‑то из‑под земли, над которой пролетает время.
Рязанская область – Москва, август 2024 г.
Печатается по: Гуреев М. Похороненный крик // Мир Музея. 2024. №10. С.16–19.
См. также:
Гуреев М. Сокровенный человечек // Мир Музея. 2024. №8. С.32–36.
Гуреев М. Спас-Камень // Мир Музея. 2023. №12. С.2–5.
Гуреев М. Silentium // Мир Музея. 2024. №3. С.2–5.
Гуреев М. Попова Курья // Мир Музея. 2024. №9. С.2–5.
Десять лучших. Подготовила Лариса Плетникова // Мир Музея. 2024. №2. С.48–51.
Сарианиди В. Тилля-Тепе. Подготовила Дарья Сабинина // Мир Музея. 2024. №2. С.31–33.
Гуреев М. Сокровенный человечек // Мир Музея. 2024. №8. С.32–36.
Гуреев М. Спас-Камень // Мир Музея. 2023. №12. С.2–5.
Гуреев М. Silentium // Мир Музея. 2024. №3. С.2–5.
Гуреев М. Попова Курья // Мир Музея. 2024. №9. С.2–5.
Десять лучших. Подготовила Лариса Плетникова // Мир Музея. 2024. №2. С.48–51.
Сарианиди В. Тилля-Тепе. Подготовила Дарья Сабинина // Мир Музея. 2024. №2. С.31–33.
На фото: Из серии «Похороненный крик». Снято на Olympus OM10. Фото автора, август 2024 г.