Историк‑античник, руководитель Учебно‑научного центра изучения религий РГГУ Николай Шабуров рассказывает о нескольких встречах с А.Ф.Лосевым в 1970–1980‑х. Беседовала Ксения Сергазина.
Наверное, надо говорить от себя, но мне хочется обобщить ту роль, которую играл Лосев в восприятии нас, людей моего поколения, которые интересовались античностью и потом христианством, православием.
Во втором семестре первого курса я увлёкся лекциями Сергея Сергеевича Аверинцева (1937–2004). Они на меня произвели ошеломляющее впечатление. На одной из лекций он вскользь упомянул книгу А.Ф. Лосева «Очерки античного символизма и мифологии» (М., 1930) и сказал, что книга «гениальная». Я побежал в библиотеку, в «аквариум» — так мы называли нашу библиотеку в Первом гуманитарном корпусе МГУ, филиал Горьковской библиотеки, заказал эту книгу и был поражён: ну не могло такое выйти в 1930‑м — и тем не менее. Потом я бросился к другим книгам Лосева: «Очерки античного символизма и мифология», «Античный космос и современная наука», «Диалектика художественной формы», «Музыка как предмет логики», «Философия числа у Плотина», «Критика платонизма у Аристотеля» и «Диалектика мифа», выход которой уже привёл к его аресту. Между 1927 и 1930 годом всё это вышло — и это уже особый сюжет: как это могло быть и как цензура пропустила.
Я всем этим очень увлёкся тогда. Само имя Лосева я слышал ещё в старших классах — корифей, специалист по античности, по античной философии, античной эстетике, относился кнему с уважением, но не более того. А потом, уже в университете, я вдруг осознал, что это последний — хронологически — представитель плеяды русских религиозных философов. Эти имена для нас были легендарны: Флоренский, Булгаков, Бердяев, Трубецкой... Всё это запрещалось, а кроме того, это было — и прошло: умерли, уехали в эмиграцию... И вдруг оказалось, что Лосев — вот он, и не эпигон, а абсолютно ровня и, с моей точки зрения, даже глубже многих. И он — наш современник: пару раз мелькал в МГУ — я его видел, был на какой‑то конференции, где он выступал... Для меня это было что‑то глубоко волнующее — именно то, что он жив. Наш современник — но из плеяды русской религиозной философии.
А дальше что произошло? Было два эпизода: один —в конце 1970‑х, другой — в начале 1980‑х годов. Были общие знакомые, кто‑то знал Лосева лучше меня. И надо иметь в виду: он же был слеп — и все свои книги надиктовывал, поэтому нуждался в секретарях. Многие выдающиеся люди были у него в секретарях. Из моих знакомых это был сначала Борис Соломонович Каганович, а потом Александр Арнольдович Столяров, с которым я очень дружил, мой однокурсник и одногруппник. В какой‑то момент Александр Арнольдович уехал в отпуск, а я был в Москве, никуда не уезжал, у меня только‑только родилась дочка Маша, и мне предложили заменить А.А. Столярова — недолго, недели три. Помимо писания под диктовку, Лосев просил смотреть какие‑то книги в библиотеке, делать конспекты, выписки. Я приезжал в Отдых [1] — жизнь организовывала Аза Алибековна, с ней я тоже тогда познакомился.
Он диктовал что‑то из последних томов «Истории античной эстетики» и сказал, что в «Философском наследии» (издательства «Мысль». — Прим. ред.) готовится том Владимира Сергеевича Соловьёва (1853–1900) — и что он пишет предисловие. Да, была сложность, и были люди, которые, понимая всю сложность издать Соловьёва в советское время, пытались устроить какой‑то пиар. Но издание в итоге зарубили — Соловьёв вышел уже в эпоху перестройки, — а из предисловия Лосева выросла вначале маленькая книжка 1983 года, а потом и большая книга — если не посмертно, то уже совсем в другую эпоху [2]. Маленькую книжку мне привёз знакомый, который набрёл на неё в сельском магазине то ли Иркутской, то ли Омской области — тираж решили не пускать под нож, а отправить в провинциальные книжные магазины, а в Москве и Петербурге её невозможно было купить. И вот — Соловьёв. Это была его любовь, его увлечение. Я, между прочим, высказал какой‑то скепсис, сказал: «Алексей Фёдорович, зарежут [том]». Но он был настроен оптимистично и даже стал говорить, что Соловьёв — диалектик, он не субъективный идеалист, а объективный, и так далее. Я, к сожалению, не записывал его слов, но кое‑что запомнил. В частности, был один интересный момент.
Вся линия философов, к которой Лосев принадлежал, помимо того, что это православный платонизм, считается славянофильской. И у Лосева в некоторых ранних произведениях мы видим подобные мотивы. А потом, после лагеря, наступил кризис славянофильских настроений, и — это моя версия — у него было некоторое ощущение богооставленности. И вот, я ему зачитывал Соловьёва, раннего Соловьёва, ещё славянофильского периода, с восхвалениями русского народа — носителя истинного православия. И Алексей Фёдорович, к моему удивлению, поморщился и сказал: «От него я такого не ожидал. Взять немцев: там уважение к философии, к Канту, к Гегелю. А у нас что? Водка да селёдка? Деградация... Какой народ‑богоносец? Коммуноносец».
Второй эпизод был в начале 1980‑х годов. Тогда Лосев работал над томом, посвящённым Плотину. Нужно было ему законспектировать какой‑то текст итальянского исследователя. Я этим занимался. Это уже было не на даче, а в арбатской квартире. Мы работали вместе с Игорем Маханьковым. С Алексеем Фёдоровичем общались и с Азой Алибековной — они звали чай пить, какие‑то люди приходили, беседовали на общие темы.
Аза Алибековна сама по себе — и как историк античной литературы, и историк философии, и как филолог‑классик — значительная величина, но она всю себя посвятила Алексею Фёдоровичу. С одной стороны, находилась в его тени, а с другой стороны, всё равно был понятен масштаб её личности, масштаб её интеллектуальной деятельности.
Это был короткий период, но он произвёл на меня сильное впечатление. Алексей Фёдорович был для меня тогда богом. Всегда подтянутый, всегда в своей ермолке. Работал сидя, не лежал. Был очень доброжелателен, но ко всем был на «ты». Да, слепой. Но ты что‑то читаешь — и он мгновенно начинал диктовать, причём ухватывая суть. Он всё время думал — и это были мысли философа. Он никогда не скучал: его внутренний мир был таков, что он всё время решал философские проблемы.
Беседовала Ксения Сергазина. Российский государственный гуманитарный университет.
Примечания.
[1] Отдых — платформа Рязанского направления Московской железной дороги и одноимённый дачный кооператив (административно — посёлок Кратово). Лосев жил на даче А.Г. Спиркина на пересечении улиц Кооперативной и Комиссарова, в пяти‑шести минутах от станции.
[2] Лосев А.Ф. Владимир Соловьёв. М., 1983; Лосев А.Ф. Владимир Соловьёв и его время. М., 1990.
На фото: А.Ф.Лосев. Фотопортрет Павла Кривцова. 23сентября 1984г. На главной странице: Алексей Фёдорович Лосев. Фото 1929г.
Печатается по: Наш современник. Беседа Ксении Сергазиной с Николаем Шабуровым // Мир Музея. 2022. №9. С.23.