О специфике Башкирии как региона рассказывает Владимир Савичев, директор Института стратегических исследований Академии наук Республики Башкортостан, исполнительный секретарь Совета по правам человека и развитию гражданского общества при главе Республики Башкортостан, исполнительный директор Школы молодого этнополитолога. Беседовала Ксения Сергазина.
Владимир Леонидович, вы родились в Уфе?
Владимир Савичев: Не только я родился в Уфе, мои родители родились в Уфе, более того, родители моей бабушки со стороны мамы тоже жили в Уфе (они, к сожалению, рано умерли), бабушка и прабабушка родились в Уфе, а предки со стороны отца — из нынешнего Наримановского района Башкирии, из деревни. Сама деревня была основана в 1795 году; пытаюсь точно узнать, с какого времени предки жили в ней, учитывая, что наша фамилия была там до революции самая многочисленная.
Какой была Уфа вашего детства, чем она отличается от нынешнего города?
Владимир Савичев: Были дворики, где все друг друга знали. Я родился здесь, в центре, в двухэтажном деревянном доме. У нас был свой дворик, огородики, сараи, когда я родился, уже было газовое отопление. Дом был полиэтничным, в нём жили русские, башкиры, татары, латыши, евреи. Квартир, по‑моему, было шестнадцать. И было понимание, что живёшь в очень разнообразной культурной среде, с разными традициями, с людьми с разным образом жизни. Это формировалось с детства. В детском саду, в школе привыкали к тому, что у человека может быть другое лицо, может быть совсем непривычное для тебя имя — но вы вместе играете, у вас общее дело, общие интересы, это нормально. Это, наверное, особенность нашей российской цивилизации — для нас нормально жить в поликультурном сообществе.
Уфа — вообще город очень вытянутый исторически. К центру был присоединён Черниковск, потом Дёма, потом Шакша. Удобнее было развивать город внутри полуострова, чем выстраивать мосты. В моём детстве в Уфе не было уплотнённой застройки, а были сады: ещё ведь в энциклопедии середины XIX века Семёнова‑Тян‑Шанского записано: «Уфа — это город, утопающий в садах».
В центре овраги, в оврагах, как правило, не селились — это сейчас их начинают застраивать, а тогда считали, что там ненужная для человека энергетика, их засаживали огородами и садами. У нас был отдельный архиерейский сад при епархиальном управлении, считалось, что лучшая сирень растёт именно там. Сейчас там Министерство внешнеэкономических связей. Там, где Башкирский драмтеатр, был кафедральный собор. А Троицкий собор был там, где Монумент дружбы. Собор — ровесник города, конца XѴI века, в 1950‑х годах его взорвали.
Уфа воспринималась как русская крепость?
Владимир Савичев: Да, всегда так было. Это сейчас этнический состав Уфы выровнялся, а до 1970‑х годов было абсолютное превалирование русского населения в Уфе, тем более до революции. Была прослойка еврейского, польского и немецкого населения. Кроме того, Уфа — это город первой политической ссылки. Русский дьяк Власьев был сюда сослан по итогам Смуты, поскольку он встречал Марию Мнишек как «невесту российского монарха». Кого тут только не было! Здесь были чины Семёновского полка после бунта 1820 года, поляки после польских восстаний... Когда декабристов гнали по этапам, в Уфе была остановка, декабристов разобрали по домам местных дворян, и они здесь несколько дней, можно сказать, отдыхали. У нас до сих пор есть музей Крупской, она тоже отбывала в Уфе ссылку, два раза к ней приезжал Ленин. А в Гражданскую войну здесь была Уфимская Директория.
В чём состоит специфика Башкирии как региона — политическая, этнополитическая?
Владимир Савичев: Исторически до 1861 года в Оренбургской губернии было всего 11 процентов крепостных (Уфимская губерния была выделена в 1865 году). Башкиры — это военное сословие, здесь были части казаков — тоже военное сословие. В пограничный черте были тептяри, калмыки, все военные сословия. Кто сюда приходил? Приходили люди в основном самоходом: и русские, и татары, и чуваши, и мордва, и марийцы. Все, кто мог договориться с вотчинниками, арендовали земли. Вотчинники должны были платить ясак, но у них были земли под выпас скота, и земель было много. Приходили землепашцы и брали наделы — им же не надо было так много земли для того, что себя прокормить. Те же староверы с удовольствием селились подальше от начальства, в горах. С башкирами договаривались: по документам там голая земля, под выпас скота, а на самом деле живут люди (и подати они практически не платили, платили только вотчинникам за аренду земли).
А как сейчас, в современной Башкирии?
Владимир Савичев: Свободный дух остался. Это понятие у русских называется «воля», у других народов называется немножко по‑другому, но смысл его тот же: я свободен в выборе своей жизни. Это вовсе не означает анархии, — это социальная самоорганизация, именно самоорганизация, которая позволяет решать вопросы. Такая самоорганизация не выходит на уровень, допустим, района или города, она на низовом уровне: вот, мы с тобой так договорились, мы с тобой так и живём.
Вместе с тем есть понимание, что большие задачи невозможно решить без государства. Надо, чтобы дети учились, надо, чтоб дорога прокладывалась, надо, чтобы медицина была и так далее. Начиная с 1930‑х менталитет начал меняться, стало понятно, что государство всё‑таки должно решать те фундаментальные проблемы, которые общество само для себя решить не может. Тогда начало формироваться индустриальное общество. процесс был непростым, очень болезненным. Но по его итогам и выросло то общество, что может решать масштабные экономические и социальные задачи, накопило в себе потенциал перерасти в информационное общество.
Сейчас социум, особенно в Уфе, — это в своём большинстве информационное общество, оно не станет консолидироваться вокруг какой‑то одной идеи. Оно пойдёт за тем лидером, который сможет понять, принять и управлять этим многообразием. У людей достаточно ресурсов, чтобы самостоятельно выстраивать свою жизнь, по своему разумению. Интересы стали очень разнообразные, их очень много. Конечно, людей можно силой выстроить по ранжиру — но тогда исчезнет созидательное начало. Это будет не движение вперед, а деградация. Когда по старинке пытаются выстроить сообщество, скажем, вокруг харизматического лидера или крепкого хозяйственника — и не получается. Сегодня можно консолидировать общество, создавая пространства безопасности, созидания, пространства взаимодействия между людьми, давая им возможность для технологического развития, гарантируя новые рынки. Сегодня уже не надо пытаться приводить к счастью железной рукой, важно прислушаться к тому, как уже живёт общество, как оно решает задачи маленькой группы.
Обществу нужны безопасность, возможность дать образование детям, нужен рынок сбыта для своей продукции, нужно культурное развитие.
Уфа. Фото Алексея Ковалёва.
Владимир Савичев: Не только я родился в Уфе, мои родители родились в Уфе, более того, родители моей бабушки со стороны мамы тоже жили в Уфе (они, к сожалению, рано умерли), бабушка и прабабушка родились в Уфе, а предки со стороны отца — из нынешнего Наримановского района Башкирии, из деревни. Сама деревня была основана в 1795 году; пытаюсь точно узнать, с какого времени предки жили в ней, учитывая, что наша фамилия была там до революции самая многочисленная.
Какой была Уфа вашего детства, чем она отличается от нынешнего города?
Владимир Савичев: Были дворики, где все друг друга знали. Я родился здесь, в центре, в двухэтажном деревянном доме. У нас был свой дворик, огородики, сараи, когда я родился, уже было газовое отопление. Дом был полиэтничным, в нём жили русские, башкиры, татары, латыши, евреи. Квартир, по‑моему, было шестнадцать. И было понимание, что живёшь в очень разнообразной культурной среде, с разными традициями, с людьми с разным образом жизни. Это формировалось с детства. В детском саду, в школе привыкали к тому, что у человека может быть другое лицо, может быть совсем непривычное для тебя имя — но вы вместе играете, у вас общее дело, общие интересы, это нормально. Это, наверное, особенность нашей российской цивилизации — для нас нормально жить в поликультурном сообществе.
Уфа — вообще город очень вытянутый исторически. К центру был присоединён Черниковск, потом Дёма, потом Шакша. Удобнее было развивать город внутри полуострова, чем выстраивать мосты. В моём детстве в Уфе не было уплотнённой застройки, а были сады: ещё ведь в энциклопедии середины XIX века Семёнова‑Тян‑Шанского записано: «Уфа — это город, утопающий в садах».
В центре овраги, в оврагах, как правило, не селились — это сейчас их начинают застраивать, а тогда считали, что там ненужная для человека энергетика, их засаживали огородами и садами. У нас был отдельный архиерейский сад при епархиальном управлении, считалось, что лучшая сирень растёт именно там. Сейчас там Министерство внешнеэкономических связей. Там, где Башкирский драмтеатр, был кафедральный собор. А Троицкий собор был там, где Монумент дружбы. Собор — ровесник города, конца XѴI века, в 1950‑х годах его взорвали.
Уфа воспринималась как русская крепость?
Владимир Савичев: Да, всегда так было. Это сейчас этнический состав Уфы выровнялся, а до 1970‑х годов было абсолютное превалирование русского населения в Уфе, тем более до революции. Была прослойка еврейского, польского и немецкого населения. Кроме того, Уфа — это город первой политической ссылки. Русский дьяк Власьев был сюда сослан по итогам Смуты, поскольку он встречал Марию Мнишек как «невесту российского монарха». Кого тут только не было! Здесь были чины Семёновского полка после бунта 1820 года, поляки после польских восстаний... Когда декабристов гнали по этапам, в Уфе была остановка, декабристов разобрали по домам местных дворян, и они здесь несколько дней, можно сказать, отдыхали. У нас до сих пор есть музей Крупской, она тоже отбывала в Уфе ссылку, два раза к ней приезжал Ленин. А в Гражданскую войну здесь была Уфимская Директория.
В чём состоит специфика Башкирии как региона — политическая, этнополитическая?
Владимир Савичев: Исторически до 1861 года в Оренбургской губернии было всего 11 процентов крепостных (Уфимская губерния была выделена в 1865 году). Башкиры — это военное сословие, здесь были части казаков — тоже военное сословие. В пограничный черте были тептяри, калмыки, все военные сословия. Кто сюда приходил? Приходили люди в основном самоходом: и русские, и татары, и чуваши, и мордва, и марийцы. Все, кто мог договориться с вотчинниками, арендовали земли. Вотчинники должны были платить ясак, но у них были земли под выпас скота, и земель было много. Приходили землепашцы и брали наделы — им же не надо было так много земли для того, что себя прокормить. Те же староверы с удовольствием селились подальше от начальства, в горах. С башкирами договаривались: по документам там голая земля, под выпас скота, а на самом деле живут люди (и подати они практически не платили, платили только вотчинникам за аренду земли).
А как сейчас, в современной Башкирии?
Владимир Савичев: Свободный дух остался. Это понятие у русских называется «воля», у других народов называется немножко по‑другому, но смысл его тот же: я свободен в выборе своей жизни. Это вовсе не означает анархии, — это социальная самоорганизация, именно самоорганизация, которая позволяет решать вопросы. Такая самоорганизация не выходит на уровень, допустим, района или города, она на низовом уровне: вот, мы с тобой так договорились, мы с тобой так и живём.
Вместе с тем есть понимание, что большие задачи невозможно решить без государства. Надо, чтобы дети учились, надо, чтоб дорога прокладывалась, надо, чтобы медицина была и так далее. Начиная с 1930‑х менталитет начал меняться, стало понятно, что государство всё‑таки должно решать те фундаментальные проблемы, которые общество само для себя решить не может. Тогда начало формироваться индустриальное общество. процесс был непростым, очень болезненным. Но по его итогам и выросло то общество, что может решать масштабные экономические и социальные задачи, накопило в себе потенциал перерасти в информационное общество.
Сейчас социум, особенно в Уфе, — это в своём большинстве информационное общество, оно не станет консолидироваться вокруг какой‑то одной идеи. Оно пойдёт за тем лидером, который сможет понять, принять и управлять этим многообразием. У людей достаточно ресурсов, чтобы самостоятельно выстраивать свою жизнь, по своему разумению. Интересы стали очень разнообразные, их очень много. Конечно, людей можно силой выстроить по ранжиру — но тогда исчезнет созидательное начало. Это будет не движение вперед, а деградация. Когда по старинке пытаются выстроить сообщество, скажем, вокруг харизматического лидера или крепкого хозяйственника — и не получается. Сегодня можно консолидировать общество, создавая пространства безопасности, созидания, пространства взаимодействия между людьми, давая им возможность для технологического развития, гарантируя новые рынки. Сегодня уже не надо пытаться приводить к счастью железной рукой, важно прислушаться к тому, как уже живёт общество, как оно решает задачи маленькой группы.
Обществу нужны безопасность, возможность дать образование детям, нужен рынок сбыта для своей продукции, нужно культурное развитие.
Уфа. Фото Алексея Ковалёва.
Печатается по: «Я свободен в выборе своей жизни». Беседа Ксении Сергазиной с Владимиром Савичевым // Мир Музея. 2024. №8. С.16–17.
См. также:
Средневековый купеческий город. Беседа Ксении Сергазиной с Артёмом Юренковым, Дмитрием Даниловым и Лией Окрошидзе // Мир Музея. 2024. №2. С.28–30.
Застывшее море. Беседа Ксении Сергазиной с Олегом Рыжковым // Мир Музея. 2024. №7. С.9–12.
Разговор в Вязёмах. Беседа Ларисы Плетниковой с Александром Рязановым // Мир Музея. 2024. №6. С.20–22.
Гуреев М. Ария московского гостя, или Уфимский текст // Мир Музея. 2024. №8. С.2–5.
Сергазина К. Старый город // Мир Музея. 2024. №8. С.28–29.
Гуреев М. Тайная жизнь дома Серёжи Аксакова // Мир Музея. 2024. №8. С.26–27.
Средневековый купеческий город. Беседа Ксении Сергазиной с Артёмом Юренковым, Дмитрием Даниловым и Лией Окрошидзе // Мир Музея. 2024. №2. С.28–30.
Застывшее море. Беседа Ксении Сергазиной с Олегом Рыжковым // Мир Музея. 2024. №7. С.9–12.
Разговор в Вязёмах. Беседа Ларисы Плетниковой с Александром Рязановым // Мир Музея. 2024. №6. С.20–22.
Гуреев М. Ария московского гостя, или Уфимский текст // Мир Музея. 2024. №8. С.2–5.
Сергазина К. Старый город // Мир Музея. 2024. №8. С.28–29.
Гуреев М. Тайная жизнь дома Серёжи Аксакова // Мир Музея. 2024. №8. С.26–27.