Новая встреча мира музея и#nbsp;мира литературы в#nbsp;рамках нашего проекта «Музей для читающих»* состоялась в#nbsp;Ельце. В#nbsp;этом городе, славном своей долгой историей и#nbsp;тем, что с#nbsp;ним связаны имена многих выдающихся представителей русской культурной и#nbsp;общественной жизни, побывал Алексей Варламов#nbsp;— писатель и#nbsp;публицист, ректор Литературного института, автор множества книг о#nbsp;наших знаменитых соотечественниках, изданных в#nbsp;том числе в#nbsp;серии «Жизнь замечательных людей» (ЖЗЛ) издательства «Молодая гвардия», член Союза российских писателей, главный редактор журнала «Литературная учёба» (2011#nbsp;–#nbsp;2016), член Совета при Президенте РФ по культуре и#nbsp;искусству, член жюри литературной премии «Ясная Поляна».
Совсем недавно в серии «ЖЗЛ» вышла в свет биография Василия Васильевича Розанова (1856#nbsp;–#nbsp;1919), знаменитого русского религиозного философа, писателя, публициста и#nbsp;критика, также написанная А.#nbsp;Н.#nbsp;Варламовым.
В аннотации на эту книгу говорится: «Консерватор, декадент, патриот, христоборец, государственник, анархист, клерикал, эротоман, монархист, юдофоб, влюбленный во все еврейское, раскованный журналист, философ пола, вольный пленник собственных впечатлений, он прожил необыкновенно трудную, страстную и яркую жизнь».
Фрагмент из книги, посвящённый елецкому периоды жизни Розанова и тому, какое важное влияние город оказал на формирование личности мыслителя, мы и предлагаем вашему вниманию.#nbsp;[1]
Друзья по переписке Гимназия города Ельца известна в истории русской литературы тем, что в ней учились почти одновременно Бунин, Пришвин и#nbsp;философ Сергей Николаевич Булгаков. С Буниным Розанов на несколько лет разминулся и впоследствии отзывался о нём довольно холодно, а двух других будущих знаменитостей учил, оказавшись хорошим знакомым одного («Я#nbsp;знал его, этого сурового марксиста, ещё на гимназической скамье, в Ельце. Он был из города Ливен, сын тамошнего протоиерея. Сильный крепыш, суровый, угрюмый. Он никогда не улыбался, не шалил», — писал он впоследствии о Булгакове) и#nbsp;напрямую причастным к изгнанию из гимназии второго. «Розанов#nbsp;— послесловие русской литературы. Я#nbsp;— бесплатное приложение», — сформулировал много лет спустя Михаил Пришвин, едко изобразивший своего учителя в автобиографическом романе «Кащеева цепь»,#nbsp;[2] во многом шедший влитературе по розановским стопам и называвший В.В. своим «литературным опекуном», который дал ему вещий совет: «Поближе к лесам, подальше от редакций».
Этот сюжет был описан мною в биографии Пришвина в серии «ЖЗЛ» и в романе «Мысленный волк», так что подробно касаться его не буду, но к Пришвину ещё вернусь. А#nbsp;елецкий период в жизни нашего героя ценен тем, что здесь появляется стороннее воспоминание о Розанове, написанное его коллегой, учителем древних языков Первовым. Он изобразил Елецкую гимназию довольно в мрачных тонах, а#nbsp;самого Розанова описал как человека одинокого, ни на кого не похожего и вызывающего крайнее раздражение не только у учеников, но и у других учителей. «Раз он попал даже на холостую попойку у#nbsp;учителя женской гимназии Желудкова. Здесь слово за слово разгорелся спор между Розановым и#nbsp;Десницким, который „на все корки“ честил философию и философов, крича с азартом: „И мы тоже кое‑что понимаем!“ В разгаре спора Десницкий схватил с полки книгу „О понимании,“ преподнесенную Розановым Желудкову, расстегнул брюки и обмочил её при общем хохоте всех присутствующих: „А#nbsp;ваше понимание, Василий Васильевич, вот чего стоит“».
Ему было, правда, очень нехорошо в этом чудесном, красивейшем русском городе над речкой Быстрой Сосной (или просто Сосной, как ее тогда называли). Может быть, даже ещё тяжелее, чем в Брянске. Как ни трудна была жизнь с Аполлинарией, но, судя по всему, Розанов был из тех людей, кто совсем не умеет жить один, ему нужно было к кому‑нибудь да прилепиться.
«Причина тоски моей#nbsp;— моя семейная неустроенность,#nbsp;— элегически признавался он в#nbsp;письмах елецких лет.#nbsp;— Мне трудно и больно думать, что, не попытав никакого семейного и#nbsp;вообще личного счастья, в первую половину моей жизни, я не испытаю его, кажется, и во вторую, что мне не удастся уже по чисто внешним причинам устроить себе тихую и радостную жизнь... Сколько любви было у меня к людям, желания помогать им всегда, и#nbsp;теперь#nbsp;— одна ненависть, совершенное безучастие, одно желание#nbsp;— схорониться куда‑нибудь, чтобы никто меня не видел и я никого не видел. Погибла моя молодость, и, кроме тревог и#nbsp;усталости, ничего не несу с собою в старость».
На него по‑прежнему давила неудача с первой книгой, и все‑таки В.В. не сдавался, спасался работой. В#nbsp;Брянске всю душу отдавал своему философическому роману, в Ельце уговорил Первова переводить «Метафизику» Аристотеля таким образом, что Первов выполнял перевод, а Розанов делал комментарии. Работа была опубликована в «Журнале Министерства народного просвещения», но и эта публикация ни большой известности, ни удовлетворения автору не принесла. «Вдруг два учителя в Ельце переводят первые пять книг „Метафизики.“ По‑естественному следовало бы ожидать, что министр просвещения пишет собственноручное и ободряющее письмо переводчикам, говоря#nbsp;— „продолжайте! не уставайте!“#nbsp;— написал он впоследствии с досадой в «Опавших листьях».#nbsp;— Профессора философии из Казани, из Москвы, из Одессы и Киева запрашивают: „Как? что? далеко ли перевели?“ Глазунов и Карбасников присылают агентов в Елец, которые стараются перекупить друг у#nbsp;друга право 1‑го#nbsp;издания, но их предупреждает редактор „Журнала министерства народного просвещения,“ говоря, что министерству постыдно было бы уступить частным торговцам право первого выпуска книгою великого Аристотелева творения, и он предлагает заготовить 2000#nbsp;оттисков, так как 2‑го#nbsp;издания трудно ожидать. Вот как было бы в Испании при Аверроэсе. Но не то в России при Троицком, Георгиевском и Делянове».#nbsp;[3]
И тем не менее именно Елец стал городом розановского прорыва в большую жизнь. Случилось так, что Розанов заочно познакомился с известным литературным критиком, другом Достоевского и#nbsp;Толстого Николаем Николаевичем Страховым. Именно ему В.#nbsp;В. отправил в январе 1888#nbsp;года пространное, уважительное письмо с высокой оценкой его трудов и прочими лестными словами, а о себе сообщил, что он учитель гимназии и мечтает встретиться с адресатом очно.
Рассчитывал или нет провинциальный философ получить ответ из столицы, но переписка завязалась, и#nbsp;в#nbsp;каком‑то смысле можно считать, что впервые за 32#nbsp;года своей нескладной жизни наш герой вытащил по‑настоящему счастливый билет.
[2] Очень любопытны переклички между автобиографическими произведениями Пришвина и#nbsp;Гедройц, относящиеся к#nbsp;их учителю. И там, и там Розанова ученики называют Козлом, и#nbsp;там, и там он дёргает ногой. Но все же следует иметь в виду, что Гедройц написала свой роман позже и могла что‑то у Пришвина позаимствовать. Сам он, судя по его дневнику, её роман не читал.
[3] Вот что писал по этому поводу В. В. Бибихин в предисловии к изданию перевода Розанова и#nbsp;Первова в 2006 году: «У Первова и Розанова мы имеем первый или, может быть, даже до сих пор единственный органичный перевод Аристотеля, впервые осваивающий этого автора в традиции нашей мысли. <...> Попытка молодого Розанова создать русского Аристотеля, оставшаяся 115 лет назад почти совершенно не замеченной, как и его написанная в те же самые годы большая философская книга, напоминает о неразвитых возможностях нашей культуры. Будь наш культурный климат другим, мы знали бы не только публициста Розанова. Мнение о якобы оставлении им раннего увлечения неверно; о#nbsp;своих философских работах он никогда не забывал. <...> После Розанова никому из наших исследователей и#nbsp;переводчиков Аристотеля не удалось настроиться на верный тон. Философа поняли в России тяжеловесно и переусложненно, его отчётливость перевели в формализм. Алексей Фёдорович Лосев пережил бездонную глубину Платона, но в Аристотеле увидел мало что кроме дескрипций и дистинкций, приняв его за „первого профессора в истории философии.“ <...> Как с#nbsp;известным нам журнальным Розановым, так и с Розановым‑комментатором легко, весело; он всегда одаривает читателя; его увлечения интересны, многозначительны; все его трактовки текста так или иначе движутся в русле античной мысли. Аристотель у Первова и Розанова не косноязычная пифия, множащая перед нами неразрешимые загадки, а открытый всматривающийся во все ум. Люди в разные эпохи и#nbsp;в#nbsp;несхожих разноязычных обществах заняты одним. Они отвечают на вызов тайны».
*«Музей для читающих»#nbsp;— проект Федерального центра гуманитарных практик РГГУ и#nbsp;журнала «Мир Музея».
Печатается по: Алексей Варламов. Розанов: прорыв в большую жизнь#nbsp;//#nbsp;Мир Музея. 2028. №8. С.#nbsp;4#nbsp;–#nbsp;5.
См. также: Отрок в#nbsp;пещи огненной. Беседа Алексея Пищулина с#nbsp;Алексеем Варламовым#nbsp;// Мир Музея. 2023. №1. С.#nbsp;8 #nbsp;–#nbsp;14.
Павел Великанов. «Он не был «русским Ницше»...#nbsp;// Мир Музея. 2024.№4. С.#nbsp;25#nbsp;–#nbsp;26.
Константин Антонов. От риторики к#nbsp;мысли#nbsp;// Мир Музея. 2024. №4. С.#nbsp;27.
Дмитрий Орехов. Уроки Ливадии#nbsp;//#nbsp;Мир Музея. 2023. №1. С.#nbsp;2#nbsp;–#nbsp;5.